Тагу. Рассказы и повести

Однажды, в воскресный день, она как зачарованная стояла перед лавкой ювелира, любуясь на золотое ожережье, отделанное драгоценными камнями. Она даже безотчетно провела рукой по шее, глаза у нее заблестели, лицо порозовело.

В это время мимо лавки ювелира проходил турецкий купец. Увидев Тайю, он замедлил шаг, с одного взгляда оценив ее прелесть. Заметил купец и то, как она смотрела на выставленное ожерелье. Турок был старый, опытный человек, он объехал много стран и сразу понял, какое сокровище стоит перед ним. Не ускользнуло от его внимания и то, что ожерелье было не золотое и украшено поддельными драгоценными камнями. Та же, что им любовалась, сама стоила сотни таких ожерелий. Вот будет драгоценный подарок для хонткара[12].

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Тайя повернулась и убежала. Купец проводил ее глазами: да, драгоценный будет подарок! И он послал бывшего при нем моряка проследить за девушкой. Моряк был громадным, уродливым человеком с длинной и толстой шеей, могучими плечами и большими глазами навыкате; его корпус был наклонен вперед, и казалось, что он вот-вот нападет на тебя. Звали его Вугара. Он обладал несокрушимой силой, и купец никогда не отпускал его от себя, под его защитой можно было и ночью спокойно сходить с корабля.

В тот же вечер турецкий купец в сопровождении Вугары и нескольких моряков явился в духан Кици Цоцория. Духанщик встретил почетного посетителя у дверей. Указал ему стол в спокойном углу духана, а обслуживать его поручил Тайе.

Корабль этого купца раз в год посещал Кулеви и привозил великое множество товаров. За ними приходили люди из Гурии, Имеретии, Рача-Лечхуми и даже из Кахетии. Далеко славились его яркоцветные ковры, кожа, конская упряжь, мечи и кинжалы, шерсть и сукно, цветные полотна, посуда, рыба, икра, сахар и соль… Дадиани был очень благодарен ему за то, что он привозил в Одиши такие драгоценные и нужные товары, а также и за богатые подарки, которые купец всегда посылал ему.

Кици Цоцория не раз собирался напасть на корабль этого купца, но страшился княжеского гнева. Теперь он решил про себя познакомиться с купцом, сдружиться с ним и в чистом море его обчистить.

В духане яблоку негде было упасть. Разговоры, песни, звон посуды смешивались в нестройный, оглушительный шум. Слуги быстро скользили между столиками, высоко держа подносы, полные всякой снеди. В воздухе стоял пар от хашламы[13], шипели усыпанные зеленью шашлыки, с треском лопалась кожа на колхидских фазанах, зайцах, поросятах и телятах, косулях и козах, нанизанных на шампуры, с громким бульканьем лилось из кувшинов в пиалы красное и белое вино, кахетинское и одишское, имеретинское и рачинское. В угаре и табачном дыму, словно в тумане, мелькали пьяные лица, мутные глаза, жирные губы, толстые щеки.

Купец, не отрываясь, следил за каждым движением Тайи, разглядывал ее ноги, руки, волосы, глаза, и чем больше смотрел, тем больше восхищался ею. Он представлял себе, какой станет эта девушка через два-три года, когда достигнет зрелости и придет пора сорвать плод. Да, драгоценный подарок будет для султана!

В ту ночь турок поздно покинул духан. При оплате счета он вместе с деньгами достал из — кошелька перстень с бирюзой и положил его Тайе в руку.

Теперь он почти каждый вечер являлся в духан в сопровождении Вугары и оставался там до полуночи. Он постепенно сблизился с Тайей, завоевал ее доверие. В каждый приход он что-нибудь дарил ей, говорил ласковые, отеческие слова. Ему удавалось так делать это, что Кици Цоцория ничего не замечал.

Тайя не носила украшений, подаренных турком. Она понимала, что эти подарки турок давал ей тайно, хотя и не знала, зачем он так поступает, почему опасается духанщика. Она чувствовала, что, принимая подарки от купца, делает что-то дурное, но преодолеть соблазн, отказаться от подарков не могла. Лишь по ночам, когда духан закрывался и Тайя ложилась в свою постель, надевала она серьги, перстень, брошь с камнями и так лежала в украшениях, счастливая, ушедшая в мечты, пока ее не одолевал сон.

Когда духанщик посылал ее на базар, она брала с собой свои украшения, смешивалась с толпой, надевала их на себя, находила место, где торговали зеркалами, и долго-долго не могла оторвать глаз от своего лица, вдруг удивительно преображенного. Тело ее сладостно ослабевало, в голове стоял приятный туман, с робкой нежностью проводила она рукой по своей груди. Затем сразу же приходила в себя, со страхом оглядывалась по сторонам — не видит ли кто, — и без оглядки бежала назад в духан…