Тагу. Рассказы и повести

— Грузинская земля, увы, не принадлежит нам.

— Нужно защищать свободу и демократию, — не унимался Джаба.

— Где она, наша демократия, господин Кобахиа? Разве у тебя и у меня одинаковые права? У тебя сорок десятин земли, а у меня и одной нет. И это, по-твоему, демократия?

— Вы слышите, люди, этот человек предпочитает большевистскую диктатуру! — сказал Кобахиа.

Джаба Кобахиа редко можно было встретить трезвым. Обычно он появлялся на людях в сопровождении нескольких таких же пьяных дружков. И сейчас он пришел на митинг в сопровождении своих собутыльников.

— Да это же настоящий большевик! — поддержал Джабу его дружок Антимоз Дгебиа.

— Заткните этому негоднику глотку! — посоветовал другой приятель Джабы — Спиридон Апакиа.

— Мы всегда боролись за свободу! — громко, во всеуслышанье сказал стоявший позади Джабы крестьянин в башлыке.

Джаба быстро повернулся к нему.

— А это что за образина? — спросил он с угрозой.

— Он не из нашей волости.

— Наверное, подосланный большевик.

— Стукни его по зубам, Джаба!

— Скрывают от нас, люди, все скрывают! Красная Армия уже перешла границу. Война началась.

— Против кого война? Против народа? — спросил крестьянин в башлыке.

— Против большевиков, — ответил ему кузнец Катран Гетиа.

— Истребить вас всех надо, большевиков! — рявкнул на кузнеца пьяный Спиридон Апакиа.

— Изменники! — завопил третий приятель Джабы — Сопром Кедиа.

— К стенке их всех надо! К стенке! — в один голос завопили Джаба Кобахиа и Антимоз Дгебиа.

— Это верно — врагов надо к стенке, — сказал полевой сторож Павле, рыская по толпе глазами, словно выискивая тех, кого надо тут же к стенке поставить. — Враги у нас здесь, внутри, люди! Сначала нужно с ними расправиться, а потом уже идти на войну.

— Какое страшное время наступило, люди, — брат брату могилу роет, — качая седой головой, сказал пришедший из дальней горной деревушки крестьянин.

— Врагу ворота отворяют, а нам — нож в спину…

Солнце клонилось к закату. Народ перестал прибывать. Миха Кириа вышел на балкон и оглядел собравшихся на площади. Маловато, подумал он, хотя заранее знал, что много народу на этот митинг не соберется. Да и пришедшие ему не понравились. Это были не те, кто пашет и сеет, таких сейчас в толпе раз-два и обчелся.

Кириа еще раз окинул глазом толпу. Маловато пришло. Он вспомнил, какие тут бывали митинги и какое море людское заливало тогда площадь. И какие были тогда веселые, праздничные лица у его земляков. Тогда многие еще доверяли правительству, еще верили его обещаниям.

А сейчас на хмурых лицах стоящих у балкона односельчан Кириа прочел разочарование, недоверие, недовольство. Он хорошо знал людей своей общины, да и большинство пришедших из других деревень были ему знакомы.

Кириа криво, с болью усмехнулся. Что ж, люди начинают понимать, что их обманули. А разве он сам не обманулся в надеждах? Не разочаровался во всем?

Миха медленно повернулся к двери — не хотелось ему входить в свой кабинет, он бы с радостью спустился вниз, с радостью слился бы с толпой, затерялся бы в ней. "Но поздно, — сказал себе Кириа. — Опоздал ты, брат. По лености, по беспечности своей опоздал".

За столом в кабинете Кириа сидели Евгений Жваниа, Иродион Чхетиа, Варлам Хурциа, полковник Сардион Анджапариа, капитан Вахтанг Глонти, Аполлон Чичуа — один из владельцев заречной земли. Сейчас Аполлон Чичуа явился в деревню как уполномоченный правительства Грузии, чтобы оказать помощь Евгению Жваниа. Новехонький элегантный костюм, пенсне, тонкие лайковые перчатки и брезгливо-надменное выражение лица — таков был с виду этот уполномоченный демократического правительства.

Рядом с Евгением Жваниа, сложив руки на коленях, сидел учитель. Он заметно волновался, был бледен и неразговорчив.

На скамье вдоль стены сидели Калистрат Кварцхава, Еквтиме Каличава и другие члены правления волостной общины. Как только Миха Кириа отворил дверь, все, кроме учителя, вопросительно посмотрели на него.

— Пора начинать, господа! — сказал Кириа. — А то люди, пожалуй, разойдутся… Они уже долго ждут.

Член учредительного собрания понял это как упрек и с неприязнью посмотрел на Миха Кириа, которого невзлюбил со дня первой встречи. Жваниа достал из кармана жилета золотые часы и пожал плечами. Он считал себя человеком аккуратным и точным, но предпочитал сам распоряжаться своим временем. И чтобы какой-то Кириа… Но сейчас не до личных обид и амбиций.

— Начнем, господа, — сказал Жваниа и первым вышел на балкон. За ним последовал уполномоченный правительства Аполлон Чичуа, потом представитель уездной общины Чхетиа, а затем уже по-одному, по старшинству — все остальные. Последним вышел Миха Кириа. Неохотно вышел. Ох, если можно было бы не выходить.

Кое-кто на площади зааплодировал, правда, негромко и не спеша. Зато Джаба Кобахиа и его дружки захлопали оглушительно, подняв над головой — чтобы все видели — руки и бросая свирепые взгляды на тех, кто не аплодировал.

Евгению Жваниа сразу бросилось в глаза, что народу собралось немного. Плохо, конечно, но могло быть хуже, могли и эти не прийти.