Таежный робинзон

Софрон учил его, как нужно бить белок, как стрелять соболей и горностаев, чтобы не попортить шкурки, как подкрадываться к диким оленям. Тут уж ему было не сравниться с опытным таежником, но он уже на своем примере убедился, что в жизни никакие знания не бывают лишними, и слушал внимательно наставления Софрона.

Новое зимовье, которое определили Ахмаду, было не просто плохим, оно было ветхим. Бревна подгнили, мох, которым конопатили щели между ними, выпал, и холодный ветер гулял по жилищу. Нуждалась в починке крыша, провалились доски на полу внутри избы, обрушился навес, под которым хранили дрова. С грустью осматривал Ахмад зимовье и подсчитывал все те прорехи, которые ему предстояло залатать. Правда, инструменты были, кое-какие материалы, да и тайга плотно обступила зимовье, тоже бери бревен и жердей сколько хочешь. Рядом с жилищем протекал ручей и журча уходил в глинистую промоину — глина тоже нужная вещь в ремонте.

Софрон понимал озабоченность Ахмада; за то время, что они провели вместе, они не то, что подружились, а скорее прониклись уважением друг к другу, как знатоки и умельцы каждый в своем деле.

— На недельку могу задержаться, — предложил Софрон. — Помогу в главном, а там уж ты и сам справишься.

Ахмад понимал, что сказано это от души, и потому принял помощь таежника. За неделю они сделали многое, подлатали и утеплили зимовье, а дальше Ахмаду предстояло трудиться самостоятельно и жить в одиночестве.

Он выискивал сухие лесины, благо они находились недалеко от зимовья, и заготавливал дрова с запасом. Зима продлится не меньше семи месяцев, а за это время дров уйдет о-го-го сколько. Предстояло обороняться от хищных зверей, в тайге нередки медведи-шатуны, которые почему-то не залегли в берлогу. Волки рыщут по снегу в поисках добычи, тоже опасность немалая. Конечно, есть ружье, но порох, дробь и пули следовало расходовать бережно, неизвестно, когда удастся пополнить припасы. Ахмад рубил тонкие стволики рябин, берез и осин, и вкапывал их вокруг зимовья, появился высокий частокол, через который и человеку перебраться затруднительно, а уж зверю, тем более.

Он собирал лекарственные растения, плоды черемухи, смородины и малины, сушил их и бережно ссыпал в берестяные коробки, которые сам научился делать.

Староверы принесли ему немало продовольствия, но особенно порадовал Ахмада бочонок с квашеной черемшой. Он знал, что зимой в Сибири цинга — нередкая болезнь, и спасаться от нее можно как раз черемшой или настоем еловой хвои.

Ахмад никогда в жизни не сидел, сложа руки, но столько ему трудиться еще не приходилось. Едва рассвет выбеливал кромку неба, как он уже был на ногах. На еду уходили считанные минуты, и весь световой день проходил в хлопотах. Дорабатывался он до того, что к вечеру буквально падал от изнеможения. С трудом забирался в избу, съедал что-нибудь наспех, падал на нары и сразу засыпал, ничего не видя во сне и ничего не ощущая.

По-разному люди ведут себя в подобных ситуациях. Одни ломаются духовно и утрачивают способность сопротивляться. Такие, как правило, недолго живут в сложнейших обстоятельствах и гаснут, как свеча под порывами ветра. Другие обретают крепость кремня. Сопротивление среде закаляет их волю, которая, как известно, способна творить чудеса.

Между тем, осень давала о себе знать. По утрам иней выбеливал траву и палую листву, изо рта вырывался парок, а по краям ручья образовывался хрусткий ледок, блестевший под тусклым солнцем. Впрочем, само солнце не часто появлялось в белесом небе. Оно, как размытое светлое пятно, скорее угадывалось на закраине небосвода, а когда его завешивали черные полосы туч, то вообще исчезало из вида.

С грустью смотрел Ахмад на увядание природы. Дома в эту пору еще властвовало лето, сентябрь — пора сбора урожая и продолжение летнего зноя. В Истаравшане — это, пожалуй, лучшее время, когда жара понемногу идет на убыль, а холода еще не угадываются. Воцаряется погодное равновесие, и в такой период одно желание, чтобы оно длилось, как можно дольше.

Тайга утрачивала былую привлекательность, становилась хмурой и неприветливой.

Все живое старалось полнее использовать короткий предзимний период. Огненными языками мелькали лисицы, белки стремглав влетали на кедры, где у них в дуплах были приготовлены гнезда с запасами орехов и грибов на зиму. Соболя грациозно застывали на ветках и тотчас же исчезали, стоило им завидеть человека. И только волки вели себя по-хозяйски. Они подолгу стояли под мшистыми пихтами и разглядывали утепленное зимовье, из трубы которого струился дым. Должно быть, странно было серым хищникам видеть вновь ожившую избу. Может быть, видели они в этом какую-то угрозу для себя и прикидывали: смогут ли выстоять в поединке с человеком?

Пока еще волки не представляли опасности для Ахмада. Им удавалось неплохо кормиться, а в таком состоянии они покладисты. Злоба и вражда к человеку пробудятся потом, когда снег укутает тайгу метровым слоем, завоет вьюга, и голод зажмет в тиски волчью стаю.