Таежный гамбит

Мятеж возглавил корнет Михаил Коробейников. Командуя отрядом в двести человек, он объявил себя командующим повстанческой армией. На реке Алдан мятежники захватили два парохода и баржи с товарами. К ним присоединились колчаковские офицеры. Отряд рос и скоро захватил села Петропавловское и Усть-Мая. Вскоре к Коробейникову присоединились отряды есаула Бочкарева и Ксенофонтова. Летом двадцать первого казачий отряд Бочкарева был отправлен на Камчатку и занял Петропавловск. Формирования якутской интеллигенции возглавил учитель Артемьев. К зиме двадцать первого в руках белых оказалась почти вся Якутия. Советские части повсеместно оказались в осаде — такая участь постигла гарнизоны Якутска, Вилюйска, Нюрбы, крупной слободы Амги и других населенных пунктов, где еще удерживались красные.

Положение для большевиков становилось угрожающим. И они пошли на хитрость — решили «укоротить» поводок Дальневосточной республики, войска которой терпели такие унизительные поражения от нерегулярных белых частей. Главнокомандующий Народно-революционной армией Эйхе еще весной был снят с должности. Правда, он посчитал приказ «другого государства» неправомочным и пытался противиться. Тогда люди в кожаных куртках втихую арестовали его, выслали с территории республики и вообще отстранили от военной службы. Вместо него военным министром сделали коммуниста Василия Блюхера. Вскоре сместили председателя правительства республики Краснощекова. Он долго недоумевал: как так, вроде бы исправно и добросовестно проводил линию Кремля! Но Кремль попросту «кинул» его, предоставив его соратникам-коммунистам громить прежнего лидера в пух и прах. Чего только не приписали Краснощекову — и сепаратизм, и соглашательство с эсерами и меньшевиками, и буржуазные пережитки, и даже стремление к личной диктатуре. В результате Краснощеков перестал сопротивляться, послушно сложил полномочия и уехал в Россию. Еще счастливо отделался — был переведен на хозяйственную работу.

На территории Дальневосточной республики круто закручивались гайки террора и репрессий. Чекисты начали волну арестов «контрреволюционеров» и «белогвардейских шпионов». Закрывались «вредные» газеты. Был распущен коалиционный кабинет министров и сформирован новый — без «соглашателей». Одним словом, решающим голосом в правительстве стала пользоваться лишь одна партия — РКП(б). А значит — и один враг для поднимавшей голову Белоповстанческой армии в Приморье…

Обо всем этом думал Мизинов, пока бурные волны качали японские корабли. Ветер, чем дальше к северу, тем больше крепчал и суровел. Для многих бойцов отряда это плавание оказалось тяжелым испытанием — редкий не перенес морской болезни. Сам Мизинов каждодневно мучился рвотой, головокружением, поминутно пил лимонную воду и выходил на палубу вдохнуть свежего ветра. Японские матросы иронично поглядывали на русских, о чем-то понимающе переговаривались между собой, но дела не забывали: корабли шли исправно, в стройном кильватере, в затылок друг другу.

На исходе второго дня плавания вдали показались смутные береговые очертания. Японский офицер спустился в каюту Мизинова и доложил, что на горизонте появилась Императорская Гавань. Генерал выбежал на палубу и жадно прильнул к окулярам бинокля. Он увидел портовые постройки, бухту, горделиво возвышающийся над нею Константинов пост — укрепление, построенное в далеком 1853 году капитаном Невельским. Это было первое русское поселение в заливе Императорская Гавань.

О приближении берега, а значит, желанной высадки, чаемого конца мучениям, тут же узнали и бойцы отряда. Они дружно высыпали на палубы, напряженно всматриваясь вдаль — туда, где на горизонте все отчетливее проступали очертания гавани и стоявших на рейде охранных крейсеров.

Пока корабли швартовались, на палубах и в трюмах спешно готовились к высадке. Снаряжали лошадей, возились над сходнями, суетились над ящиками с патронами и снарядами, над огромными баулами с одеждой и провиантом.

Высадились организованно, и вскоре весь берег бухты был усеян пестро одетыми людьми, лошадьми, орудиями. Бойцы гомонили, как на базаре, и Мизинов с удовольствием отметил, что наконец-то они оказались в привычной стихии, по которой так стосковались за время долгого приморского сидения.

Сразу же сформировали интендантство. Пожилой полковник Мальцев, ветеран русско-японской войны, ни за что не хотел оставаться в гавани интендантом, но Мизинов уговорил его, сказав, что впереди неизвестно что, а запасы для отряда необходимы всегда.

— А потому, дорогой Илья Саввич, должность эта очень важная и ничуть не менее престижная, чем должность командира отряда, поверьте мне. К тому же вы будете не только интендантом, но и начальником снабжения и тыла, каковую должность я и учреждаю первым своим приказом.

— Завидую я вам, — грустно произнес Мальцев. — Вы в бой, а мне на кухне сидеть. С японской войны не был в сражениях, даже забыл, как порох пахнет…