Таежный гамбит

— Перед дуэлью я прикажу своим людям при таком раскладе отпустить вас на все четыре стороны, — ответил Мизинов.

Суглобов все так же пристально смотрел на него. Мизинов не отводил глаз и ждал ответа.

— Да, я знаю, вы не обманете, — обронил Суглобов. — Но каково мне будет жить после всего этого?

— Вы попробуйте сперва выжить, а философствовать станете потом, — видя, что собеседник задумался, Мизинов добавил: — Впрочем, могу дать вам время на размышление.

— Не стоит, — кисло усмехнулся Суглобов. — О чем думать-то! Будь по вашему. Я согласен.

— Вот и прекрасно, — генерал еще раз хлопнул ладонью по столу, давая понять, что условия приняты. — Отдохните до завтра, на рассвете встретимся подальше в лесу. Не хочу, знаете, волновать людей лишний раз…

С начала января стояла оттепель, и Мизинов с утра надел легкую шинель с башлыком и фуражку. Когда они с Худолеем вышли на полянку, метрах в трехстах от окраины села, там уже ждали Суглобов с Татарцевым и доктором Иваницким. Мизинов попросил ротмистра быть секундантом Суглобова. Кавалерист поначалу отнекивался, но Мизинов повторил просьбу настойчивее, потом еще настойчивее, и Татарцев согласился.

И вот они стояли против друг друга, вчерашние приятели, соратники, а теперь враги. Однако и в этом момент Мизинов не испытывал к Суглобову личной неприязни. «Убить его я, конечно, не смогу. Будь что будет, — решил он про себя. — Но подлости никогда не позволял и не позволю впредь… Впредь? — усмехнулся он. — Кто знает, что будет через минуту?»

Секунданты воткнули в снег шашки на расстоянии двадцати метров одна от другой.

— Господа, я так понимаю, что примирения не последует? — для формальности спросил Худолей.

Суглобов что-то буркнул себе под нос, а Мизинов скомандовал:

— Нет-нет, господин полковник, приступимте уже!

— В таком случае, — повысил голос Худолей, — извольте сходиться.

Мизинов сделал шаг вперед и легко пошел навстречу противнику по мягкому, проседающему снегу. Двинулся и Суглобов, но как-то нервно, на каждом шагу спотыкаясь и пошатываясь. «Да что это он, — подумал Мизинов, — не пьян ли?»

Но вот Суглобов выпрямился наконец и ступал уже тверже. Он вытянул вперед правую руку с наганом, целясь точно в грудь генерала. То же самое сделал и Мизинов, но стрелять не торопился. Он шел спокойно, не прикрываясь. Через несколько шагов противники были у барьера. И тут Суглобов как-то манерно, театрально вскинул руку высоко вверх, будто решил стрелять в воздух, но, видимо, передумал, резко опустил револьвер к виску и выстрелил.

И пока тайга перекатывала отзвук выстрела, Суглобов, шатаясь, попятился, неловко переступая ногами и высоко поднимая колени, круто повернулся налево и, описав полукруг, рухнул лицом в снег.

Все на мгновение оцепенели, но Мизинов, опомнившись, первым бросился к Суглобову.

— Безумец! — воскликнул генерал.

Подбежавшие секунданты помогли перевернуть тело, и все увидели кроваво-черное отверстие у виска. Зрелище было жуткое. Мизинову ничего не оставалось, как сдернуть с плеч башлык и накинуть его на изуродованное лицо Суглобова…

4

Севернее своих позиций, вдоль Чекундинского склона, Острецов расположил передовые посты для наблюдения за противником. Отправленными в Благовещенск донесениями сообщал о проведенных операциях и просил подкрепления для следующего наступления и окончательного разгрома белых.

Учудил Файхо. Сперва сам срубил длинные широкие сани, потом съездил на ближайшую станцию и приволок на них оттуда неведомо где раздобытую большую клетку из крепкимх стальных прутьев с двумя отелениями. Сани вместе с клеткой оставил во дворе штаба, а сам зачем-то отпросился ненадолго в тайгу. Острецов как ни выпытывал, ничего не добился от него. Файхо лишь бросил кратко: «За трофеем». Острецов разозлился на него, но отпустил, положив для себя непременно выяснить позже, что за секрет такой во всем этом.

Но Файхо и не думал делать секрета. Взял с собой трех бойцов из охотников-приморцев, молча ушел в тайгу, а через два дня вернулся с «трофеем». На розвальнях, скаля острые клыки и дико рыча, лежал спутанный по лапам амурский тигр. Зверь поводил на обступивших его красноармейцев дикими вытаращенными глазами, пытался распутать веревки, в бессильной ярости брызгал слюной и мотал из стороны в сторону пышным хвостом. Файхо скомандовал бойцам продеть под лапы тигра толстую длинную палку и перетащить зверя в клетку. Внутри клетки тигра положили возле прутьев, крепко заперли дверь и снаружи рассекли веревки шашками. Освободившись от пут, зверь вскочил и бросился на мучителей, но прочные прутья охладили его пыл. Он лег, полуприкрыл глаза и только изредка рычал на глазеющих на него бойцов.

— Да ты объяснишь мне все, наконец? — допытывался Острецов у Файхо. Но парень молчал.

— Навязался ты на мою голову, — выходил из себя Острецов, но быстро успокаивался и укорял уже мягче: — Нет, боец ты, конечно, отменный, и толковый командир из тебя непременно выйдет. Но скажи мне, на что тебе этот зверь? Дрессировщиком хочешь быть? В цирке работать? Но ведь я тебе предлагал как-то — ты отказался. Передумал?