Таежный бродяга

А спустя некоторое время — в Охотском море его нагнал второй дуэлянт. Он тоже оказался в неудачниках, стал холостяком, превратился в бродягу.

Мозг у спермуэла мизерный. Но памятью Господь их не обидел! И им присуще чувство ненависти и мести. И когда эти двое встретились — тотчас вспыхнула старая их вражда. Борьба разгорелась с новой силой… И тут их настигла китобойная шхуна.

И все же они успели скрыться в тот раз, спастись; их заслонил от гарпуна внезапно налетевший шквал.

Прошло еще полгода. И вот, совсем недавно, китобоец снова наткнулся на этих двух бродяг. И начал погоню. И, в результате, зашел за полярный круг.

По словам моряков, опознать «дуэлянтов» не составляло труда. У одного была повреждена нижняя челюсть; у другого же справа, над самым глазом, — образовался большой нарост дикого мяса. Он почти окривел и видел теперь плохо. И вероятно поэтому ни он, ни его противник не стремились на Юг, в океан. Глубоководные кальмары были им уже не по зубам…

И узнав обо всем этом, я как-то сразу невольно вспомнил о Попове и Долганове — о тех жутких оборотнях, которые повстречались мне на Яне. Было что-то до странности общее, сходное, в судьбах всех четверых…

И я дал кашалотам якутские имена; одного — окривевшего — назвал Долгановым, а второго — Поповым.

КРОВАВОЕ МОРЕ

Я нес ночную вахту — и озяб, и замаялся. У вахтенного матроса служба хлопотливая; надо успевать следить за лагом и прислушиваться к окрикам с мостика, и быстро выполнять все поручения дежурного начальства. И набегавшись, я встал у борта и прислонился к нему, отдыхая… В этот момент плеснула высокая темная волна. Обдала меня ледяными брызгами и растеклась, шипя, по палубе. Я обтер лицо ладонью. Взглянул мельком на руку — и вздрогнул.

Рука была вся в крови.

— Странно, — мелькнула мысль, — наверное, я поранился — а боли совсем не чувствую… Откуда эта кровь?

Я посмотрел за борт. И тут же понял — откуда! Море вокруг корабля было окрашено кровью.

Ночь уже кончалась. Наступал рассвет… Хотя, конечно, за Полярным Кругом ночь — понятие относительное! Летнее солнце там вообще почти не заходит; оно лишь опускается к горизонту. И бесформенное, сплющенное, движется по краю мира, отбрасывая тусклые, неживые лучи.

Сейчас оно медленно восходило из-за дальней черты. Цвет его был странно багров. И таким же багровым выглядело море. Тяжелые волны маслянисто лоснились и отсвечивали кроваво… И казалось, что это истекает кровью — само солнце!

И тотчас же раздался крик «марсового» — сидящего в бочке наблюдателя:

— Вижу на Северо-Востоке фонтаны!

— Сколько? — зычно напрягаясь, спросил капитан.

— Два.

— Какие?

— Косые, — ответил марсовой. — Точно говорю: спермуэлы!

Спермуэла — самого крупного кита из семейства «зубастых» — можно легко распознать по многим признакам. По форме (он напоминает гигантское, тупо обрубленное с комля, корявое бревно), а также и по манере пускать фонтаны. В отличие от всех других китов, он выбрасывает воду не прямо вверх, а вбок, — под углом в сорок градусов.

Итак, мы нашли, наконец, Попова и Долганова! И двинулись к ним — на Северо-Восток.

— Ишь, сколько кровищи! — проговорил, подойдя к борту, Авдеич. — Драка, видать, была сурьезная… Ну, теперь мы их возьмем! Только бы погодка не подвела. — Он нахмурился. — Только бы погодка…

— Так вроде бы чисто, — возразил я.

— А ты вот туда глянь! — боцман показал на запад. Я обернулся: сзади, настигая нас, росла взъерошенная, черная туча.

"Если солнце красно с вечера, — продекламировал боцман, — моряку бояться нечего. Если красно поутру — моряку не по нутру"! Это старая прибаутка, деды наши знали, — что к чему.

Туча ширилась, разбухала. В косматых ее недрах слышалось глухое ворчание, и изредка вспыхивал ветвящийся, синий огонь.

Близилась гроза! И надо было опередить ее — и вовремя достичь места схватки… Шхуна шла теперь полным ходом. На палубу высыпала вся команда. Боцман бормотал, раздувая усы:

— Вот они, голубчики! Ага, ага! Дрались под водой, на глубине, а теперь оба лежат, отдыхают.

Дуэлянты лежали совсем рядом — словно бы это были не враги, а друзья или родственники. Волны раскачивали их, перехлестывали через их тела. Но они не двигались…

Они походили на спящих — или на умерших? Но нет, нет, спустя минуту один из них (чуть поменьше размерами) зашевелился. И описал вокруг другого медленный полукруг.

Я подумал, что сейчас опять начнется бойня — и они, увлекшись, не заметят новой надвигающейся на них беды… И крикнул беззвучно: "Спасайтесь! Бегите отсюда!"

И будто услышав меня, поняв, меньшой развернулся вдруг, и вспенив воду лопастями хвоста — пошел стремительно прочь…

Оставшийся по-прежнему был недвижим. Шхуна подобралась к нему на дистанцию выстрела — и я смог хорошо разглядеть его.

И по искривленной, выпирающей вбок челюсти, я сразу признал Попова!

Он был огромен — метров тридцати в длину, не меньше! Черную тушу его покрывали кровоточащие раны… Но все же Попов жил. Он дышал!