Таежные встречи

Умное животное по тону уловило прощение. Черня сейчас же встал, но продолжал вопросительно смотреть в лицо Прокопия. Только теперь мы заметили у собак раздутые бока и засаленные морды. Днепровский быстро отстегнул кожаный ремень и не успел замахнуться им, а уж Черня снова лежал на спине и, приподняв лапы, отмахивался ими. А Лёвка, увидев расправу над приятелем, вдруг вырвал из-под ног хвост и, закинув его на спину, бросился наутек, но через несколько прыжков остановился.

— Кто сало ел? — держа над Черней ремень, допытывался Днепровский.

Собака, пряча голову, визжала и ёрзала у ног охотника.

— Ну, Черня, на первый раз тебе это пройдёт, но, помни, сдеру шкуру… А ты, — обращаясь к Лёвке, кричал он, — придёшь, я тебе покажу! Негодный пёс!.. Всё-таки они доконали косолапого, — уже спокойно сказал Прокопий, повернувшись ко мне.

Мы понимали, что отучить Лёвку сдирать сало с убитого зверя было невозможно. Ради этого он готов был насмерть драться с медведем, лезть на рога лося, днями гоняться за диким оленем. Сколько было обиды, если убьёшь жирного зверя да забудешь накормить его салом, — сутками в лагерь не приходит, в глаза не смотрит. А теперь Лёвка научил этому и Черню.

— Завтра надо заставить их, пусть ведут к медведю, — проговорил Прокопий, всё время посматривая на лежащего перед ним Черню, — не пропадать же добру, в хозяйстве всё пригодится…

Над горами уже спустилась первомайская ночь. Блики лунного света, купаясь в волнах реки, покрывали её серебристым узором. Ещё ближе придвинулись к лагерю горы, ещё плотнее подступил к палаткам молчаливый лес. Было светло. В небе играли, переливаясь блеском, звёзды, широкой полоской светился Млечный Путь и изредка, словно светлячки, бороздили небо метеоры.

Утром, после завтрака, который по случаю Первого Мая состоялся несколько позже по времени и был необычным по содержанию, люди занялись своими делами. Все принарядились и повеселели. Нам приятно было сознавать, что и мы, находясь в глуши, вдали от близких, среди суровой природы Саяна, смогли устроить себе отдых в этот знаменательный день. Правда, мы его праздновали своеобразно, по-таёжному, но единое чувство радости Связывало нас с Родиной.

Днепровский упорно настаивал на том, что надо итти разыскивать задавленного собаками медведя.

Я дал согласие, и мы стали собираться. Стоило только мне взяться за штуцер, как Лёвка и Черня всполошились.

На лодке мы спустились вниз по Кизыру до порога и далее берегом дошли до нашей старой стоянки. Там по-прежнему стояли колья от палаток и у огнища лежали концы обугленных дров. Всё это ещё много лет сохранится в том виде, в каком |было оставлено нами, и попавший сюда человек узнает по ним о пребывании здесь экспедиции.

— Куда же итти? — как-то невольно вырвалось у меня. Собаки тоже вопросительно смотрели на нас, ещё не понимая, почему их держат на сворах и чего от них хотят. Не зная способностей наших лаек, посторонний человек, наверняка, сказал бы, что наше предприятие кончится неудачей. Наблюдая со стороны, оно, действительно, так и получалось: пойди мы вправо, собаки будут рваться вперёд, сверни влево — тоже. В каком бы направлении мы ни пошли, туда же будут тянуть и Лёвка и Черня. Но как же заставить их вести к медведю, когда мы не знали того направления, каким собаки возвращались вчера в лагерь?

Когда Лёвке и Черне не удаётся с первого наскока задержать зверя, они обычно гоняют его до тех пор, пока добьются своего или сами выбьются из сил. Иногда зверь проявляет удивительное упорство и уводит собак очень далеко, путая свой след по гарям, по чаще, однообразным белогорьям, но как бы далеко ни зашли собаки, они не собьются с пути, возвращаясь на табор, — это одна из замечательных способностей лайки. Они никогда не ходят напрямик, а возвращаются своим следом, повторяя в обратном направлении весь путь.