Таежные встречи

Наконец, — мы у цели. Плот с разбегу ударился о береговые камни, лопнул пополам и, развернувшись, снова понёсся, подхваченный течением. Но нас на нём уже не было. Следом за плотом, спотыкаясь по камням, бежал Павел Назарович, пытаясь опередить его.

— Что же вы стоите? Бельё-то уплыло! — кричал он нам, продолжая по-молодецки прыгать по камням. Но плот, мелькая по волнам, был уже далеко впереди.

— Штаны-то у меня домотканные, грубые, как же я без белья ходить в них буду? — говорил безнадёжным голосом возвратившийся Зудов.

Мы развели костёр, и только тогда вспомнили про голод. Было четыре часа дня. Небо попрежнему оставалось затянутым облаками, и по реке тянул холодный низовик. Пока варили обед, я прошёлся берегом, ещё надеясь найти след Лёвки. Но нигде никаких признаков не было.

Отогревшись у костра и подкрепившись рисовой кашей, мы накинули рюкзаки и пошли дальше, взяв направление на северо-запад. Теперь вместо ремней к рюкзакам мы привязали верёвки, сплетённые из тальниковой коры (лыка), они же заменили нам пояса. Крутой ключ, по которому мы поднимались, скоро кончился, и мы оказались на верху правобережного хребта. Я ещё не успел осмотреться, как до слуха долетел знакомый лай, и все вдруг насторожились. Прокопий даже шапку снял.

— Лёвка жив! — вырвалось у него от радости. — Ниже залома лает.

Ещё с минуту мы прислушивались к звукам, затем, как по команде, бросились на лай, обратно к Ничке.

По лаю Лёвки, в зависимости от интонации голоса и настойчивости, мы обычно угадывали, кого облаивает он, — медведя или сохатого, или загнанную на дерево росомаху, — но на этот раз мы терялись в догадках: таким голосом он никогда не лаял.

— Наверное, попал между скал и выбраться не может, вот и орёт, — заявил Павел Назарович.

Минут через тридцать мы уже были на реке, километра на два ниже наносника. Спустившись ещё ниже, мы за поворотом увидели Лёвку, и нашей радости не было предела. Он стоял у скалы, зубчатый гребень которой спускается к Ничке, и, приподняв морду, продолжал лаять. Оказалось, на одном из остроконечных выступов этой скалы, на самой его вершине, стояла небольшая кабарожка.

Она-то и была предметом его раздражённого внимания. Увидев нас, Лёвка бросился к скале и, пытаясь взобраться наверх, падал, лаял, злился. А кабарга стояла спокойно, удерживаясь всеми четырьмя ножками на вершине выступа. Справа, слева и спереди скала обрывалась стеной и только к хребту от выступа шёл каменистый гребень, весь изорванный уступами. Мы были удивлены, какой рискованный и рассчитанный прыжок нужно было ей сделать, чтобы попасть на тот выступ, который кончался площадочкой буквально величиной в ладонь.

— А это кто там? — крикнул Днепровский, заглядывая на другую сторону скалы. — Да ведь это кабарга, — добавил он и скрылся.

Мы поспешили к нему. Там, за поворотом, в россыпи, как раз против выступа, на котором продолжала стоять кабарожка, лежала, корчась в муках, более крупная кабарга. Заметив нас, она приподнялась, чтобы сделать прыжок, но тотчас же беспомощно упала на камни. У неё были сломаны передние ноги. Её глаза, чёрные как уголь, метались из стороны в сторону, точно она откуда-то ждала облегчения.

— Упала, бедняжка, с утёса, — сказал Павел Назарович.

Сомнения не было: кабарга, спасаясь от Лёвки, хотела вскочить на выступ, но не рассчитала прыжок и сорвалась вниз.

— Не может быть, чтобы кабарга промахнулась, прыгая с уступа на уступ, — возражал Днепровский, — тут что-то другое.

День уже клонился к концу. Павел Назарович поймал Лёвку, я взвалил на плечи котомку, и мы, спустившись пониже, решили на этом закончить свой суетливый день. Прокопий остался у скалы. Не выдержала душа следопыта! Он решил разгадать, что же в действительности было причиной гибели кабарги?

Ночной приют мы нашли под густыми елями, растущими небольшой группой у соседней скалы. Костёр и вечерняя прохлада, наступившая сразу же, как только небо очистилось от облаков, — всё это было необычайно приятно в этот день.

Через полчаса кабарожки уже не было на утёсе. Ожидая Днепровского, мы отдыхали у костра.

…Кабарга — это самый маленький олень и, пожалуй, самый изящный. Я однажды видел на песке след сокжоя [7], на который ступила своей ножкой кабарга, и был удивлён. Оказалось, её след в шестнадцать раз меньше следа старшего брата. Природа отдала в бесспорное пользование кабарги скалистые горы с тёмными ельниками и холодными ключами. В залесённой зоне гор нет более приспособленного животного к жизни в скалах, чем кабарга. Нужно видеть, с какой быстротой она носится по зубчатым гребням, по карнизам, по скалам, с какой ловкостью прыгает по уступам. Но жизнь этого маленького оленя, несмотря на его приспособленность к обстановке, полна самых невероятных тревог.

В Сибири кабарга водится по всем горным хребтам, за исключением густо населённых районов, где она давно исчезла.