Читаем Тадзимас полностью

Ну разве не воскликнешь после этого – хотя бы по привычке, общепринятой, в основе своей имеющей обычную инерцию мысли, нежелание думать дальше, думать самому: «Боже, как быстро летит время!» Воскликнуть – можно, конечно. И никому это не возбраняется. Но мне сегодня почему-то не хочется так восклицать. Это как еще посмотреть ведь на то, что, собственно говоря, это такое – время. Что оно из себя – конкретно – представляет. И как оно движется. В пространстве, что ли? В земном? В рамках трех измерений? Или залетает и в четвертое? Может, и в иные измерения – тоже заглядывает? А может, и вообще частенько наведывается туда? Движется – как же? Идет? Бежит? Летит? Может быть, время – это совсем не то, что думает о нем большинство людей. Может быть, оно и не идет вовсе, и тем более – не бежит, и уж точно – не летит. А может быть, его просто – нет. Просто нет его, времени. И все тут. Может такое быть? Может. Все может, коли на то пошло, быть. Ведь известно: в разные периоды жизни время и движется по-разному. Я, например, постоянно это ощущаю. На себе самом испытал это. Множество раз. То оно ускоряется, да так иногда, что действительно его не замечаешь, сообразить не успеешь, глазом моргнуть не успеешь, а оно уж прошло, – то замедляется, вдруг, непредвиденно, да так, что девать его некуда, а оно все есть, и есть, и есть у тебя. В последние годы, на всем протяжении девяностых, время позволяет мне, время просто дает мне возможность, – очень вероятно, что сознательно дает оно мне эту возможность – работать. Счастливую возможность. Как ее назвать иначе? Только вот так и назвать. Счастливую. Редкостную. Вовсе не запоздалую. Но и за нее, как и за все вообще в жизни, надо платить. Тем же временем. Которое вне Коктебеля – ускоряется, изменяет свои очертания, меняет свой ритм, и все, из чего оно, даже по приблизительным представлениям, состоит, – меняет. В котором, живи я в Москве, а не в Крыму, я и чувствовал бы себя по-другому, и делал бы, возможно, что-то другое, и само время, ход его, течение его, ощущал бы совершенно по-другому. Но это – там, где-то там. Здесь, у нас, – другие ритмы. Здесь, у нас, – другое время. Духовное. Путеводное. Световое. Здесь – время речи. Имя времени – слово.

Сегодня – грустная годовщина. Очередная.

И вот, именно в этот день, – затмение.Все – не случайно. Далеко не случайно. Все в этой жизни – связано со словом. Весь наш мир – из слова. В начале было – оно. Затмилась когда-то жизнь поэта. Прервалась. И вот – затмение. Но жизнь поэта прервалась – и сразу началось другое. Началась – судьба. В которой – сплав, синтез, единство. Судьба его произведений. Трудная, конечно. Судьба – его духа, его света. Радостная – для всех. Путь судьбы этой – по всем дорогам земным и небесным. Путь – духовная жить, незримая связь. Всего и со всем.

Вот и затмение – пройдет. Наверняка пройдет. Покажется нам – во всей красе своей или во всем ужасе – кто его знает, как оно будет? – и закончится. Благополучно. Что бы там ни говорил и ни подсчитывал когда-то Нострадамус. Потому что – как же без света? Как же – без солнца? Без них – ну никак нельзя.

О затмении – знали, конечно, заранее. К нему – готовились. Его – ждали. Всем было, прежде всего, интересно. Любопытно. Даже зуд некоторые, особенно взвинченные граждане ощущали. Нетерпение так и норовило прорваться наружу – но куда его потом денешь? Ничего оно не ускорит. И оно затухало само по себе. Таилось внутри. Ждало своего часа, чтобы опять – прорваться, вылезти вперед, оказаться впереди всех, на самом удобном месте. Но, понимая абсурдность своего поведения, сникало нетерпение, стушевывалось, а потом видоизменялось. Превращалось в обычное терпение. Которому, как известно, решительно все с малолетства обучены. Которого просто не занимать – у любого из масс. Но интерес – да, это другое. Совсем другое. Интерес – он живуч, он всегда сам по себе существует и ни от кого не зависит. Он – личный. Он же – и общим бывает. Но это когда многие интересы объединяются. И превращаются в одно общее желание: что-то увидеть.

Как оно – будет? Что именно – будет? А потом – что будет? Вот уж вопрос! «Быть иль не быть?» – перенесенное в будущее. Из любопытства. От нетерпения. Из интереса. Ну что же, скажите-ка, – там будет?

Ждали – отчасти с опаской. Из суеверия. Суеверие – это ого-го что такое, братцы! Не как либо что, а что либо как. По причине данного подсознанием сигнала тревоги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии