Тадзимас

Силы эти были – та, сплошь творческая, сплошь певческая, ведическая – по сути своей, жреческая – по стати своей, плоть от плоти земли моей, в плоть и кровь мою издавна, с детства, вошедшая, чтобы в плоть и кровь моей речи грядущей облечься, животворная, светлая, щедрым солнцем нашим напитанная, стариною нашей целимая, чистым небом нашим хранимая, сплошь – деятельная, сплошь – сеятельская, энергия, дарованная мне – знаю это – свыше, там, где я рос. Почва, закваска, основа.

Начало движению моему в мире положено было давно, еще от рождения. Рождение – вхождение. В мир и в свет.

Сила этих сил – в том, к чему тянутся незримые связи, духовные нити. В Том, кому служат небесные рати.

Мы были – рати земные. Но некоторые из нас – наделены были связью: с теми, небесными. Некоторые. Не все. Далеко не все.

Все были – просто ратью. К ней – стягивались. Отовсюду. Сходились, съезжались. Чувствуя: братство. Ощущая – зов.

Такая рать – не толпа, не стадо, не стая. Такая рать – сгусток. Энергетический. Творческий – практически для всех. Творческий – значит, деятельный. Просвещенный, сплоченный. Чтобы сберечь и развить – у некоторых – дар: певческий.

Силы – жилы. Натянутые. На лире. Им надо – звучать.

Было совершенно необходимо куда-то приложить их, применить на деле, в действии. Самиздат – одна из точек их приложения, так я выражусь. Или, скорее, сфера. Что и точнее, и поближе к истине. Сфера. А еще вернее – среда. Круг, в котором я существовал, где было мне всегда интересно.

Мы все тогда старались казаться взрослее, чем оно было на самом деле. Нет, не мода это, но веяние времени. Потребность жаждущей знаний души. Отсюда и отсутствие скидок на наш возраст.

Я тянулся к людям, которые могли открыть для меня то, что я еще не знал, чего не успел еще узнать. Необходимость эта жила во мне сызмальства. Я дружил с людьми, бывшими на восемь, на десять лет старше меня, и даже еще постарше, и вел себя с ними на равных. Сейчас я отчетливо понимаю: сближало меня с достойными людьми, поддерживало и вело то, что было у меня – мое, наиболее дорогое, данное мне для сохранения его и развития, – дар. Из этого и надо исходить. Помня об этом прежде всего, следует находить когда-нибудь все жизненные тропы мои и дороги.

Дар – это свет, он всегда есть в моих писаниях, какого бы рода ни были они. Жар души я сумел не растратить в пустыне.

И ни на йоту не чувствую себя постаревшим. Еще чего! Все при мне. И это обостренно, даже ревностно, ощущают некоторые давние мои приятели, выглядящие нынче ходячими развалинами и почти не способные породить что-нибудь толковое в слове.

Ну, это показательно. Все зависит от того, как человек себя в жизни ведет.

Хотелось бы сказать этим некоторым: не мните о себе слишком много, не имея на то достаточных оснований, не стройте из себя этаких «поэтов» – за километр видно, каковы на самом деле вы, что из себя представляете, не предавайте друзей, не живите в собственной лжи, которую вы почему-то упорно не желаете признавать таковой, а десятилетиями выдаете за правду, помните о древнейшем русском законе причины и кары, живите по возможности проще, ведите себя естественно и просто везде и во всем – и да воздастся вам, а пока – что ж: пожинайте то, что посеяли, глотайте то, что заслужили.

Жаль, конечно, этих ребятишек, этих нынешних облезлых дяденек. Никого не хочу я судить. Известно, что есть высший судия. Но говорить о таком я, к сожалению, вынужден. Что есть, то есть – куда от этого денешься? Измена свету перечеркивает творчество, вносит необратимые изменения в жизнь.

Сам я нередко грущу и сожалею о том, что немало было и у меня в минувшем промашек, да и теперь бывают. Стараюсь вовремя опомниться, стряхнуть наваждение, сделать по возможности верный шаг. Это всегда трудно, но делать это необходимо. А как же иначе?

Спасение мое – работа. Панацея от бед. Сохранение света.

Может, поэтому, прежде всего, чувствую я, что молод, по крайней мере – душой, и мир воспринимаю, как когда-то давно, лет в шестнадцать, – нет, это уже возраст моей работы над словом с полнейшей отдачей, – я считал себя взрослым, вовсю шло формирование поэтики, я рвался вперед, вел меня – мой свет, – и вот я призадумался и понимаю: слегка не то чтобы резко постаревший, но все же изменившийся внешне, физически, – ну хотя бы наличие седины о чем-то да говорит, – мир я воспринимаю так же, как воспринимал его в детстве, и всегда изумляюсь ему, это всегда – открытие.Так не в этом ли – молодость? И, может быть, осознание этой вот моей особенности и заставило Сашу Соколова считать, что я – «самый из нашей плеяды подлинный, глубокий и молодой»?

Разбирайтесь сами. Мне некогда. Я работаю. Вот моя обычная отговорка.

Что же касается обстоятельств, сопутствовавших моей и моих товарищей самиздатовской деятельности, то об этом речь впереди. Их как песку морского, этих обстоятельств. И вовсе не рыбой в воде себя я среди них ощущал. Приходилось барахтаться, выныривать, выплывать из пучины, выбираться на берег, потому что там у меня было – дело.