Табу. Разбитые судьбы (СИ)

— Молодой человек, то есть вы не хотите поинтересоваться состоянием Маши, называя её своей сестрой? По-хорошему я должен вызвать полицию, чтоб вас вывели, да и ножевое все-таки, — врач больше не задерживаясь направился прочь, оставив меня в ступоре.

Догнав и схватив его мёртвой хваткой за плечо, я не мог думать ни о каких правилах приличия.

— Я тебя по хорррошему спросил — что ты хрен моржовый имел ввиду? — мой рокочущий шёпот возымел своё действие, заставив поверить в серьёзность моих слов.

— Молодой человек! Да что вы позволяете себе?! Я просто сказал, что вы не можете находится здесь! Только родственники! И всю информацию о её состоянии я передам лично родственнику. А точнее её матери.

— Я — брат! — истерика медленно, но уверенно прорвалась наружу, расплывшись по коридорам громким криком.

— Вы не можете являться её братом. Хотя бы биологически. Погуглите. Элементарные вещи не знаете, — врач тяжело выдохнул, освободился от моих онемевших рук. — И, хоть вы и не спрашивали, жить она будет. Но чтоб духу вашего здесь не было через 5 минут.

Глава 45. Дима

Ещё одна нескончаемо длинная ночь. В предрассветных сумерках больничной палаты на четыре койки, жизнь, кажется, остановилась. Тишина угнетала. Ожидание скреблось где-то внутри грудной клетки.

Моя Манька лежала на одной из скрипучих кроватей, сливаясь с посеревшими простынями. Такая маленькая и хрупкая, словно тот ребёнок, которого я бросил когда-то. Тусклая кожа без признаков здорового румянца. Пересохшие губы чуть приоткрыты, а под посиневшими веками пролегли тени.

Эти прошедшие двое суток стоили нам обоим очень дорого. Двое суток нескончаемого потока мыслей, от которых хотелось самому лечь в гроб. Но надежда, зародившаяся подобно тлеющему угольку, не давала сойти с ума.

Я как Цербер не отходил от неё, поглаживая тоненькую кисть руки с выступающими из-под кожи венами. Не мог и подумать, чтобы оставить её. Я должен быть первым, кого она увидит, очнувшись.

Все вопросы потом. Все проблемы не имели значения. Лишь она. Лишь она важна для меня. Она и Мишка.

— Чего ты расселся опять тут, балбес? Иди-ка ты домой. Нечего тут тоску наводить своей кислой физиономией. Мало тебя врачи гоняли…

Я обернулся на громкий шёпот Алевтины Яковлевны, соседки по палате. Эта женщина бальзаковского возраста ворчала каждый раз, когда видела меня. Затыкаясь только на пару часов сна.

Я вновь посмотрел на свою малышку, тяжело вздохнув и поёрзав задницей по холодному полу. Палата не была предусмотрена для посетителей, поэтому я прозябал в чисто спартанских условиях, питаясь лишь водой из мутного кулера.

Я, не отрывая взгляда, следил за медленно вздымающейся грудной клеткой самого дорогого мне человека. Как будто мир за пределами палаты перестал существовать. Как будто не умирали и не рождались с пискливыми криками люди на планете.

Мишка приезжает через пару дней из лагеря. Нельзя ему рассказывать. Мал ещё. Не знаю, как я буду справляться. Не представляю, смогу ли вести себя, как нормальный адекватный человек, у которого нет камня в душе.

Я встрепенулся, краем глаза заметив движение сбоку. Прозрачная капелька скатилась по щеке Машки, оставив серебристую дорожку. Аккуратным движением большого пальца, я стёр след, надеясь, что она почувствует меня. Поймёт, что я рядом.

Чуть скривив брови, Машка слабо вздохнула, приходя в себя. Этот единственный за двое суток звук стал моим вторым дыханием. Желаннее которого не было ничего в мире.

— Шшш… не шевелись, соплюха. Я здесь, — тихим шепотом и осторожным касанием, я пытался успокоить её. В горле застрял поток не высказанных мыслей, слова к которым я при всем желании не смог бы подобрать.

— Больно. Пашка…

Как поток ледяной воды. Одно слово ударило в солнечное сплетение, заставляя согнуться пополам от боли. Невидимый тупой нож медленно разрезал теперь и мою плоть, уверенно пробираясь к остановившемуся сердцу. Моя рука замерла на её волосах, онемев вместе с задеревеневшим телом. Теперь понятно, кого она мечтала увидеть рядом. Я дурак…

— Пашка… Пашка… — я хотел сжать руками её горло, лишь бы она объяснила, что это значит. Лишь бы в бреду больше не смела повторять его имя.

— Мань, о чем ты говоришь?

— Ой да бестолковый дурень! Воды ей дай. Видишь девка в себя пришла, — неожиданно шустро для своего возраста, старушенция метнулась с пластиковым стаканчиком, наливая воды.

Я придержал Маньке голову, помогая смочить пересохшее горло.

— Дим, это Пашка. Он… был в моём подъезде, — она не нашла в себе силы приоткрыть глаза. Они ушли на вынесение приговора для бывшего любовничка. Было видно, как ей трудно даются слова. От большой кровопотери или от осознания того, что ещё один человек, которому он всецело доверяла, предал её.

— Всё хорошо, Мань. Тебе нужно отдыхать. Поспи.

— Вы опять здесь, молодой человек? Если бы это не вы принесли Машу, я бы давно пинками выгнал вас отсюда.

— Иван Михалыч, прошу вас не ругайтесь… — слабый голосок Маши привлёк внимание врача, заставив заткнуться.