Табакерка императора

Префект полиции снова выдержал паузу, и на сей раз она не носила сценического характера, но означала, что этим – увы – все, собственно, уже сказано.

– После недели упорных стараний нам удалось точно приладить осколок к разбитой табакерке. Этот кусочек отлетел от нее, когда мадам Ева Нил разбила кочергой голову старого джентльмена. Ужасно. Но тем не менее факт. И песенка мадам Нил спета.

Он снова умолк. Дермот прочистил горло.

– А как сама мадам Нил, – спросил он, – все это объясняет?

На лице мосье Горона выразилось недоумение.

– Простите, – поспешил поправиться Дермот. – Я совсем забыл. Вы ведь ей пока ничего не говорили.

– В этой стране, доктор, – произнес Горон с достоинством, – не выкладывают карты на стол, покуда игра не окончена. Объяснений с нее еще потребуют. Но лишь после ареста, когда ее будет допрашивать следователь.

А эти допросы, помнилось Дермоту, – удовольствие маленькое. Пыток, разумеется, не применяют, но допускается почти любая форма «давления на психику». Только очень выносливая, крепкая женщина может выдержать такой допрос, не сказав ничего лишнего.

– А вы уверены, – спросил он, – что ни одно слово из собранного вами материала не пойдет дальше?

– Совершенно уверен.

– Поздравляю вас. Ну а как насчет обеих служанок – Иветы Латур и Селестины Бушер? Они не сплетничают?

– Нет, с этим все в порядке. Селестина сослалась на шок, и мы ее отпустили. На другую, на горничную, можно положиться как на каменную стену. Это могила. – Мосье Горон задумался. – Вообще-то, мне кажется, она недолюбливает мадам Нил.

– Да?

– Но знаете, что я вам еще скажу, эти Лоузы держатся великолепно. Просто необыкновенные люди. Вне себя от горя. И все же отвечают на все наши вопросы. Они, как у вас говорится, – следующие три слова мосье Горон отважился произнести по-английски, – ведют сэбя молёдсом. С мадам Нил они исключительно сердечны…

– А почему бы нет? Разве они подозревают ее в убийстве?

– Господи, с чего вы взяли?

– Как же они объясняют тогда убийство?

Мосье Горон развел руками.

– Как объясняют? Взломщик! Маньяк!

– Но ведь ничего не украдено?

– Ничего не украдено, – согласился мосье Горон, – но, кроме агатовой табакерки, трогали еще одну вещь. В кабинете, в застекленной горке слева от двери, хранилось еще одно сокровище: дорогое ожерелье из бриллиантов и бирюзы, тоже обладающее исторической ценностью.

– Ну?

– Ожерелье, слегка запачканное кровью, нашли на полу рядом с горкой. Значит, маньяк!

Доктор Дермот Кинрос, быть может, лучший во всей Англии специалист по судебной психиатрии, с любопытством посмотрел на своего собеседника.

– Подходящий термин, – сказал он.

– Подходящий термин, доктор? То есть?

– "Маньяк". Ну и как, по их мнению, этот взломщик-маньяк проник в дом?

– К счастью, – сказал мосье Горон, – до этого Лоузы пока не додумались.

– Но если на то пошло, как же проникла в дом мадам Нил?

Мосье Горон вздохнул.

– Боюсь, – сказал он, – что тут как раз последнее доказательство. Четыре виллы на рю дез Анж строила одна и та же компания. И любым из четырех ключей можно открыть все четыре парадные двери.

И, вновь поневоле переходя на веский тон, мосье Горон через стол наклонился к Кинросу.

– В нагрудном кармане пижамы мадам Нил, – сказал он, – неоцененная Ивета Латур обнаружила ключ от входной двери. Заметьте! Ключ от собственной двери в пижамном кармане! Зачем? Зачем таскать с собой этот ключ, уже собираясь лечь в постель? Приходит вам в голову хоть какое-то разумное объяснение – невинное объяснение? Нет. Объяснение тут одно. Мадам Нил ключ понадобился, чтобы проникнуть в дом напротив. Таким образом, налицо последнее, решающее доказательство того, что она была на вилле «Привет» в ночь убийства.

Да, она попалась. Теперь уже ясно.

– И все же… какие же у нее были мотивы? – настаивал Дермот.

И мосье Горон стал ему отвечать. Солнце спряталось за деревья, оставя по себе багровую полосу в небе и душный жар. Французское солнце бьет в глаза, как прожектор; когда оно опустилось, им пришлось долго моргать, осваиваясь с переменой освещения. Бусинки пота блестели на лбу у мосье Горона.

Дермот приподнялся, чтоб бросить окурок через каменную балюстраду, подле которой стоял их столик. Но так и застыл с окурком в руке.

Терраса поднималась на два-три фута над мощеным двориком, где стояли точно такие же столики. За одним из столиков под самой балюстрадой, так что голова ее приходилась вровень с ногами Дермота и мосье Горона, сидела девушка, своим темным платьем и шляпкой угрюмо нарушавшая веселый колорит Ла Банделетты. Она задрала голову; Дермот смотрел прямо ей в глаза.

Девушка была хорошенькая, ярко-рыжая, на вид лет двадцати двух – двадцати трех. Долго ли она просидела так, невидимая за бьющими лучами солнца, неизвестно. Перед ней стоял нетронутый коктейль. За ее спиной по авеню де ла Форе гудели и жужжали машины, и открытые экипажи цокали и звякали так мирно и безмятежно, будто ничего не стряслось и не может стрястись.