Табак

Отдыхая после обеда в своей комнате, Прайбиш поймал себя на том, что перспектива сегодняшнего вечера и радует его и волнует. Радует, потому что Кршиванек будет разоблачен; волнует потому, что ему, Прайбишу, предстоит кутить с женщинами – по долгу службы, разумеется, иначе он никогда бы себе этого не позволил.

Часов в двенадцать ночи Зара вышла из столовой в слабо освещенный холодный коридор, оглянулась по сторонам и тихонько подошла к вешалке, на которой висела шуба Кршиванека. Из столовой доносились звуки пианино и голос барона, фальшиво напевавшего модную песенку.

Пошарив в карманах шубы, Зара вынула фотоаппарат, затем сняла с вешалки свое манто и так же бесшумно поднялась по лестнице на второй этаж виллы. Остановившись у двери фон Гайера, постучала.

– Herr Hauptman…

– Да! – ответил хриплый голос пруссака.

Комната была освещена лишь красноватым пламенем печки. Немец открыл ее дверцу и грелся у огня. Когда Зара вошла, он быстро встал и учтиво, но сухо пригласил ее сесть.

– Нет, спасибо, – отказалась она. – Мне пора уходить… Дайте мне только сигарету.

Фон Гайер протянул ей портсигар.

– Сколько сделали снимков? – спросил он, зажигая спичку.

– Больше десяти. Достаточно откровенных, чтобы вызвать возмущение какой-нибудь почтенной супруги или шурина.

– А Прайбишу удалось снять Кршиванека?

– Я о них и говорю.

Фон Гайер не засмеялся. Он по умел или не желал шутить. Может быть, он хотел узнать все подробности непосредственно от Прайбиша. Озаренное светом рдеющих углей крупное лицо его казалось почти зловещим. Зара вдруг поняла, что он ее презирает. Она быстро затянулась раз-другой и бросила сигарету в огонь.

– Пора идти.

– Вас ждет автомобиль.

– Но они услышат шум мотора и догадаются.

– Теперь это уже не имеет значения.

Фон Гайер помог ей надеть меховое манто, взял аппарат и проводил ее до шоссе, к машине.

– Покойной ночи! – промолвила Зара.

Немец не ответил.

На небе мерцали ледяные звезды. Фон Гайер шел к себе, испытывая мрачное удовлетворение. Снег тихо поскрипывал под его ботинками. Войдя в коридор, он направился прямо в столовую, уже не стараясь ступать бесшумно. Дверь он распахнул рывком, с грохотом. На столе стояли бокалы с вином. Лихтенфельд сидел за пианино и небрежно, но бойко играл танго. Какая-то ярко-рыжая женщина испуганно вскочила. Кршиванек поспешил поставить па стол бутылку, из которой подливал вина в бокалы, и смущенно поклонился. Одни лишь Прайбиш как был, так и остался невозмутимым. Только покосился лукавыми синими глазками на Лихтенфельда, который продолжал играть, ни о чем не подозревая.

– Перестаньте, черт вас возьми! – вдруг крикнул фон Гайер. – Лихтенфельд, перестаньте!

Пианино умолкло сразу, словно выключили радио. В комнате наступила полная тишина. Лихтенфельд, повернувшись лицом к обществу, смотрел на всех, выпучив глаза. Фон Гайер ловким движением вынул из аппарата катушку с пленкой и положил его на стол.

– Возьмите, – спокойно сказал он австрийцу. – Если вы по-прежнему будете нас беспокоить, я пошлю в Берлин снимки, которые сделал Прайбиш… Ясно?

Кршиванек попытался было что-то возразить, но фон Гайер громко хлопнул дверью и, хромая, стал подниматься по лестнице.

– Это она нас выдала! – воскликнула рыжая.

– Кто? – спросил Кршиванек.

– Зара.

Женщина расхохоталась грубым, хриплым смехом. Она совсем опьянела и сама не знала, чему смеется. Потом вдруг опомнилась и бросила на барона испуганный взгляд. Но Лихтенфельд уже схватил ее за руку и сердито кричал ей прямо в лицо:

– Говори, дура!.. Как выдала?

– Успокойтесь, Лихтенфельд, – сказал Прайбиш. – Это был шантаж, о котором госпожица Зара вовремя нас предупредила… Мы с начальником сделали что нужно.

Лихтенфельд вдруг понял все. Отпустив рыжую, он двинулся к Кршиванеку, который невольно попятился, с изумлением и страхом глядя на Прайбиша. Еще несколько секунд – и кулак Лихтенфельда, описав широкую дугу, обрушился на физиономию австрийца. Кршиванек рухнул на пол; женщина взвизгнула. Лихтенфельд, не теряя времени, подхватил ее под мышки, другой рукой поднял щуплого, оглушенного Кршиванека и потащил обоих к выходу.

– Стойте! – воскликнул Прайбиш и побежал было за ним. – Вы с ума сошли!..

Но Лихтенфельд не слышал. Прайбиш видел только, как он открыл парадную дверь. Гости вылетели вон. Тогда Лихтенфельд вернулся, снял с вешалки их шубы и тоже выкинул их на снег.

– Доннерветтер!.. Что вы делаете? – испуганно пролепетал Прайбиш.

– Воздаю им должное! – прошипел Лихтенфельд.

X

В предгорьях, меж низких округлых холмов, весной и летом покрытых зеленеющим табаком, приютилось село Средорек. Посредине села была неровная площадь, окруженная приземистыми домишками. Над входом в один из них – двухэтажный – висела закопченная вывеска: «Корчма, закусочная и гостиница Средорек». А под ней – другая, написанная свежей краской и гораздо более крупными буквами: «Сигареты и колониальные товары».