Табак

Разморенный жарой, эксперт медленно брел по улице и время от времени бросал рассеянный взгляд на маленькую рыжую девочку, которая бежала вприпрыжку впереди, таща на поводу козленка: казалось, что она боится шагающего за ней иностранца. Но козочка то и дело останавливалась, блеяла и упиралась. Наконец Костов поравнялся с ними и равнодушно прошел бы мимо, если бы девочка не взглянула на него блестящими, синими, как сапфир, глазами.

Это были печальные, измученные голодом глаза… Девочке, вероятно, не исполнилось и девяти лет. Она была тоненькая, как кузнечик, а ее длинное рваное платьице было надето прямо на голое тщедушное тельце, проглядывавшее сквозь дыры. Должно быть, она страдала малярией или туберкулезом – личико у нее было желтое. В Кавалле Костов каждый день проходил мимо десятков и сотен таких детей. Он равнодушно прошел бы и мимо этой девочки, но в ней было нечто особенное, что заставило его остановиться. Остановился он неожиданно для самого себя, невольно, вопреки своему обыкновению избегать неприятного зрелища бедности и страданий. И он даже почувствовал легкое приятное волнение, словно перед ним была не сама действительность, а пастораль, идиллическая картина, изображающая девочку с козочкой. В Кавалле неприглядная нагота человеческого горя пробуждала у Костова угрызения совести, здесь она была смягчена дикой прелестью острова. На нежном л пне девочки лежала печать древней, тысячелетней красоты – волосы у нее были бронзово-рыжие, а в глазах цвета морской воды переливалась какая-то необыкновенная прозрачная синева. Испуганная неожиданным вниманием незнакомца, девочка изо всех сил потянула козочку, словно собираясь от него убежать. Костов сказал ей по-гречески:

– Осторожней! Ты ее задушишь.

Девочка испуганно посмотрела па него.

– Ты куда идешь? – спросил он ласково.

Она не ответила, будто онемев от страха. Глаза ее смотрели недоверчиво.

– Где ты живешь? – Костов погладил ее но голове.

– У Геракли. – промолвила она.

– А он где живет?

– Там!

Худая ручонка показала куда-то в конец улицы.

– Ты меня проводишь к Геракли?

Этот вопрос неожиданно привел девочку в смятение. Она потащила за собой козочку и сказала громко, словно повторяя заученное:

– Геракли сейчас нет дома! Он ушел на работу и запер дверь.

Постов нагнал ее.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Аликс.

– Да ну? Имя у тебя неплохое, В школу ходишь?

– Нет.

– А хлеб у вас есть?

Девочка взглянула на него с недоверием и тоскливым любопытством.

– Нету хлеба! – быстро ответила она.

– Это плохо, – сказа.! эксперт. – Но козочка, наверное, дает молоко?

– Она еще маленькая! – Девочка внезапно рассмеялась, потешаясь над глупостью старого господина, не знающего, что маленькие козочки молока не дают. – Ты грек? – спросила она.

– Нет, не грек.

– А кто же ты? – Я болгарин.

В глазах у девочки загорелся враждебный огонек.

– Значит, у тебя есть хлеб! – проговорила она, помолчав.

– Да.

Костова покоробило, словно девочка плюнула ему в лицо.

– Ты мне ^ю дашь хлебца? – робко попросила она.

– Ладно. Дам.

– А не обманешь? Ты это не нарочно?

– Нет, не обману.

– Когда же ты мне дашь хлеб?

– Приходи к обеду на пристань. В таверну Аристидеса.

– Аристидес меня прогонит.

– Я скажу ему, чтобы он тебя не трогал.

Девочка озабоченно поморщилась, как взрослый человек, который неожиданно вспомнил о каком-то новом препятствии.

– Что? Ты не веришь?

– К обеду меня будет трясти, – сказала она.

– Так у тебя лихорадка? А лекарства ты принимаешь?

Аликс виновато взглянула па него. Костов подумал, что девочка его не понимает.

– Когда тебя трясет, разве тебе не дают чего-нибудь проглотить? – объяснил он.

– Геракли дает мне водку, но меня от нее тошнит, – ответила девочка.

Костова передернуло. Кто бы стал покупать на черном рынке хинин для Аликс, если даже за хлеб приходилось платить бешеные деньги! Ведь тысячи греческих детей болели, как и она. Каждый день видел Костов этих детей в Кавалле, по их страдания не трогали его. Сидя в своей американской машине, он проносился мимо них, а щедрость его по отношению к грекам, среди которых он вращался, ограждала его от жалоб. Но сейчас болезнь, голод и попранное право этих маленьких существ на жизнь пронзили ему сердце, он дрогнул от волнения, которое пробудили в нем синие глаза и бронзово-рыжие волосы Аликс.