Табак

Ирина взглянула на его строгое молодое лицо. Оно не было ни вялым, ни излишне полным, оно не носило отпечатка беспутной жизни и пресыщенности. Деньги еще не испортили его. И тогда Ирина осознала то, что почувствовала еще в тот памятный осенний день: этот человек еще не был ни подлым, ни алчным, ни развратным в обычном смысле слова – просто его ожесточила бедность и она же толкнула его на золотую стезю «Никотианы». Теперь он обратил свой взгляд назад. Значит, ему чего-то не хватало. Может быть, тех вечеров у часовни. Наверное, он хотел достичь какого-то душевного равновесия, которое для него вообще недостижимо. Он владел искусством добиваться всего, чего хочет, но после успеха достигнутое оказывалось для него недостаточным. Стремление действовать и чудовищная машина «Никотианы» оторвали его от настоящей жизни. Филистеру нужно богатство, и только; по Бориса все еще нельзя было назвать филистером, несмотря на его ограниченную и сухую расчетливость. В сущности, это был измученный, несчастный человек. Какая ненасытность, какая тревога, какое напряжение в этих темных ледяных глазах!.. Он погибнет. Золотая табачная лихорадка обрекает его на гибель. И только она, Ирина, которая любит и знает его, видит эту грядущую гибель.

– Почему ты на меня так смотришь? – насмешливо спросил он.

– Потому что ты играешь людьми и думаешь, что можешь перехитрить самого себя… – ответила она. – Ты не сознаешь, что происходит в этот вечер с нами. Ты не видишь, что возвращаешься ко мне, потому что не можешь идти своей дорогой один… Не любовь, а чувство одиночества и страх снова толкают тебя ко мне. И может быть, ты уверен, что у меня нет сил тебе противиться.

– Нет, не уверен, – сказал он.

– Опять играешь комедию!

– А ты сама себя оскорбляешь. Я вовсе не собираюсь сделать тебя своей любовницей.

– Лжешь! Сейчас ты, как и я, понимаешь, что мы можем быть только любовниками.

Он не ответил и посмотрел на нее с угрюмой нежностыо.

– Как твои дела? – спросила она, когда они поужинали.

__ Очень хорошо, – равнодушно ответил он.

– Начал работать с немцами?

– Да, и по-крупному.

– И много на этом заработаешь?

– Да, больше прежнего.

– А что ты будешь делать с такими деньгами?

– Превращу «Никотиану» в концерн. Открою филиалы за границей… Но у тебя совершенно ошибочное представление о деньгах. Деньги – ничто. Только дураки сидят на деньгах. Гораздо важнее власть и могущество, которое они тебе дают. Впрочем, ты это еще оценишь.

Ирина поморщилась.

– Какое мне дело до твоих денег? – сухо проговорила она.

– Не спеши!.. Не заставляй меня говорить то, чего я еще как следует не обдумал.

– Прошу тебя вообще не думать об этом. Я ни в какой форме не могу делить с тобой твои торговые успехи.

– Это я прекрасно знаю.

– Тогда не включай меня в свои планы. А куда ты хочешь везти меня сейчас?

– К себе.

– О, вот как!.. Может быть, тебе еще взбредет в голову представить меня Марии?

– Это я как раз и собираюсь сделать.

Она грустно посмотрела на него. Он шутит, это ясно!.. Однако жизнь его с Марией, должно быть, стала нестерпимой, если он так поступает. Может быть, жена больше не в силах выносить его эгоизм, холодность, тиранию. Она не сумела удержать мужа, ибо купила его «Никотианой», и теперь он, как всякий купленный человек, принадлежит ей только физически.

Когда они вышли из ресторана, тучи рассеялись и на темном небе мерцали яркие весенние звезды. Пока они ехали в машине, в голове Ирины проносились несвязные, сладостно-горькие мысли. Весь ее мир – спокойный, ровный и немного печальный мир, в котором она жила последние три года, – рухнул в одно мгновение. В тот озаренный осенним солнцем день сбора винограда она также полюбила Бориса мгновенно. И наверное, в жизни ее будет еще немало мгновенных перемен. Слабые, неуловимые, ежедневные ее устремления к Борису за эти годы накоплялись, как вода в запруде, и теперь хлынули в порыве бешеной, разрушительной чувственности, которая сметает все. Ирина поняла, что пустота целомудренных часов, проведенных в библиотеке, грустное спокойствие дома и высокомерная гордость на людях подготовили этот вечер полного отрицания морали, которой она жила до сих пор. Ее охватило предчувствие новой, бьющей ключом жизни, исполненной неизвестности, но насыщенной волнением. Ее мечта проявить себя в науке показалась ей глупой, а среда, в которой она жила, – нестерпимо скучной. Настоящую, истинную жизнь мог ей дать только Борис.

Он нажал на тормоза, и машина остановилась. Ирина поняла, что они подъехали к его дому.

– Ты в своем уме?… – прошептала она, схватив его за руку.

– Не бойся!.. Нужно, чтобы ты все поняла сразу.

– Что ты думаешь делать?

– Просто войдем в дом.

– Нет!.. – воскликнула она. – Поедем куда-нибудь в другое место.

– Доверься мне, прошу тебя. Ты должна увидеть Марию.

– Это безумие! Неужели ты хочешь представить меня своей жене и вызвать скандал? Всему есть предел.

– Скандала не бойся, – сказал он. – Просто я хочу, чтобы ты увидела, почему я не могу больше жить с Марией.

– Значит, вы постоянно ссоритесь… Но зачем я должна непременно это видеть?