Табак

Она пошла к скрытому за деревьями дому, довольная тем, что ее никто не узнал. При лунном свете склад с рядами маленьких квадратных окошек был похож на тюрьму. Она быстро прошла мимо македонцев-охранников, которые сидели на ступеньках ферментационного отделения, держа меж колен карабины, и молча курили. Они сделали свое дело – убили поджигателя, а полицейские формальности их не интересовали. Повернув к Ирине испитые лица, они смотрели на нее тупо и равнодушно. Женщины тоже не очень интересовали их. Когда Ирина прошла, один из них вынул из кармана плоскую бутылку с ракией и отпил несколько глотков.

– Унче, – сказал он на македонском наречии, облизав губы и передавая бутылку соседу, – с хозяина бакшиш причитается…

– Так он тебе и дал… выжига такой…

– Да что ты? Кабы не мы, спалили бы склад!

– Кто его знает! – отозвался Унче, хмуро осушая бутылку. – Мне уж тошно от крови… Того и гляди, хозяев резать примусь!..

– Не распускай сопли! – оборвал Унче другой македонец, бросив на него подозрительный взгляд.

Он давно заметил, что у товарища пошаливают нервы. Впрочем, сейчас он об этом не думал, так как предвкушал угощение, которое собирался завтра же потребовать у Баташского.

Ирина вошла в сад и подождала несколько минут в тени липы, чтобы убедиться, что в освещенном дворике перед домом никого нет. В окнах второго этажа было темно. Жена и дети бухгалтера спали и, наверное, не слышали выстрелов. Все так же спокойно светила луна, а цветущие липы сладко благоухали. На скамейке в посыпанной песком аллее лежали забытые детские игрушки: деревянный велосипедик и жестяное ведерко с лопаткой. Приятно и мирно текла жизнь в господском доме, отгороженном от мира рабочих высокой кирпичной стеной. Потому-то, очевидно, бухгалтер был так предан фирме, потому так свято хранил семейные тайны хозяев. Его жена следила за домом, готовила вкусные кушанья для Костова, когда тот приезжал в местный филиал, а во время летних каникул неизменно уезжала с детьми на курорт, чтобы не мешать Борису с Ириной. Но сейчас, после похорон отца, да еще в такой поздний час, Ирине не хотелось попадаться на глаза этим людям. Она постояла еще немного и вошла в дом.

Свет горел только в комнате, выходившей окнами на лужайку, – когда-то это была спальня Марии. Ирина, бесшумно миновав холл, вошла туда. Это была самая прохладная комната в доме, и в душные летние ночи Борис спал в ней, оставаясь совершенно нечувствительным к тем воспоминаниям, которые могла бы пробудить обстановка комнаты. Все здесь осталось в том виде, в каком было при Марии. Ирине была знакома тут каждая мелочь. Но сейчас и лепной потолок, и бледно-зеленые штофные обои, и натертый паркет, и диван с раскинутой перед ним медвежьей шкурой, и рояль, и круглый лакированный столик в середине комнаты – все это действовало на Ирину гнетуще, словно она была преступницей, пробравшейся сюда тайком. Ей почудилось вдруг, будто где-то рядом витает зловещий призрак безумной и вот-вот бросится на нее и будет рвать ее ногтями своих тонких, костлявых пальцев.

Ирина села на диван и горестно задумалась. Она пришла сюда, чтобы найти какую-то опору, но столкнулась с новым ужасом, который лишний раз подтверждал правоту Динко. Еще один труп… Еще одна человеческая жизнь… Теперь она увидела это своими глазами, и в сознании ее навязчиво вертелся один и тот же вопрос: погиб ли бы ее отец, валялся ли бы тот бедняга, которого она сейчас видела, как убитая собака, там, на тротуаре, если бы «Никотиана» и другие фирмы дали прибавку рабочим? Действительно ли фирмы не в состоянии дать эту прибавку? Если так, почему дивиденды акционеров растут с каждым годом, почему Костов, кроме жалованья и процентов с прибылей, ежегодно получает премию в миллион левов? Почему Борис недели две назад похвастался, как бы между прочим, что скоро станет самым богатым человеком в Болгарии? Во всем это была какая-то страшная бессмыслица, корни которой терялись во мгле, в хаосе, в тревожной неизвестности и за которой смутно маячил призрак гибели и всеобщего распада.