Таба Циклон

– Бля, Шеповалов, ну серьезно – хватит выебываться, это реально утомляет! Какая кому разница, кто ты такой? Сейчас на свете около 7 миллиардов людей. Шесть с чем-то там миллиардов! Ты хоть представляешь себе это число? Если ты будешь считать до шести миллиардов, по единице в секунду, то у тебя на это уйдет 220 лет. Врубаешься? И у каждого из этих людей, которых ты за свою жизнь даже не сможешь сосчитать, у всех них свои проблемы, и всем совершенно наплевать на тебя. А мне, твоему другу детства, вдруг на миг – каприз, да и только, на миг лишь стало интересно, какая у тебя национальность, и ты не можешь правду сказать? И записывать хватит! Я говорю: перестань записывать! У меня племянник тоже писатель. Пишет роман «Приключения Лавилаза»… Чего ты смеешься-то, я не пойму, у тебя книжка вообще как пылесос называется… А если уж тебе так нравится твой маниакальный реализм, хотя бы потрудился фоны прописать нормально. И вообще, Дэн, я тебе сейчас действительно дельный совет дам. Резать надо твои тексты! – Никитин с чувством ударяет кулаком по стойке, так что бармен вопросительно смотрит на него – не пора ли уже вызывать охрану. – Резать к чертовой матери!!!

– Допиздишься сейчас, – огрызается Даня, демонстративно щелкая авторучкой и отбирая у Никитина блокнот. – Не умный, не наблюдательный, резать… Одной почки ему, блин, много… Очень просто сейчас исправим.

– Ну, можно, в принципе, и не резать, – спохватывается Никитин, до которого вдруг тоже доходит двусмысленность его собственных слов. – По большому счету, ничего – бодренько так… Эй! Дэн… Перестань! – Никитин хватает писателя за рукав. – В шутки не врубаешься? Дэн! Послушай меня! То, что ты делаешь, очень круто! Очень! Ты им всем покажешь, как надо! Всем этим занудам! Даня продолжает что-то вычеркивать в блокноте.

– Дэн! Да ты чего? Да мы же все детство вместе провели! Помнишь, как мы конфеты на кладбище воровали? А анчоусы, помнишь, мы анчоусы нашли на свалке у болота?

– Какие еще анчоусы?

– Ну, рыбки такие маленькие сушеные…

– Аа-а…Писатель вновь возвращается к своему занятию.

– Дэн! Ну, серьезно, перестань, это уже не смешно! Положи ручку, тебе говорят! А помнишь, мы на задней парте сидели и трепались, и эта сука у доски говорит: «Никитин! Шеповалов! Ну что вас ждет в жизни?» Помнишь? Дэн? Помнишь, что мы ответили?

– Помню, – говорит Даня, отрываясь от блок-пота. Взгляд его теплеет.

Никитин с облегчением переводит дыхание.

– Ну, давай опять вместе! Никитин, Шеповалов! Что вас ждет в жизни?

– Слава… Деньги… Женщины…

– Наркологическая клиника, – продолжает Глеб Давыдов, подсаживаясь за стойку вместе с подругой, – все как у людей…

Даня и Никитин смеются…

…They only want you when you're seventeenWhen you're twenty-oneYou're no fun…

– Клево тут! – робко начинает Вера. – Правда? Сквозь громкую музыку приходится кричать, чтобы тебя услышали.

– Да, ничего, – соглашается Рита.

– А мальчика этого как зовут?

– Тим. Это мой младший брат. Двоюродный…

– Слушай… – видно, что Вера колеблется, но все же ей очень хочется спросить. – Может, это, конечно, и не мое дело, но… что-то он очень странно на тебя смотрел. И на меня тоже, когда ты захотела со мной танцевать. Я имею в виду, странно для брата. Даже для двоюродного.

– Я знаю, – улыбается Рита. – Просто он меня очень любит. Очень, – повторяет она.

…They take a polaroid and let you goSay they'll let you knowSo come on…

Вера чувствует, как из низа ее живота поднимается и медленно разливается по всему телу томная, лениво-сладостная истома. Когда она добирается до груди, сердце начинает биться очень быстро, неровно, с отчетливо ощутимыми перерывами. От этого становится страшно и приятно одновременно. Страшно – потому что сердце может не выдержать. И что тогда будет дальше? Приятно, потому что… Потому что… Что? Вере хочется опуститься на пол и закрыть глаза. Громкая музыка вдруг куда то исчезает, люди вокруг становятся размытыми и неважными. Ри-та. Остается только она. Вера хочет что-то сказать, выразить свои чувства, но, взглянув на Риту, понимает, что та уже все знает.

– Очень, – вновь тихо, по слогам повторяет Рита.

Все тело Веры вздрагивает в рефлекторном спазме, она запрокидывает голову, стонет, чувствуя, как безжалостный сладкий вирус пробирается еще выше. Ей тяжело, ей не хватает кислорода. Вера глубоко вздыхает: душный прокуренный воздух кажется ей самым свежим и упоительным глотком, который она только делала в своей жизни. Становится чуть легче, она открывает глаза и тут же понимает, что сделала это зря: рядом с ней такое невероятно красивое существо, от близости к совершенству которого хочется немедленно умереть.

– Ты… Ты… – шепчет Вера.