Да пусть вообще что угодно, только чтобы Вероника нашлась. Даже не потому, что у него планы относительно неё, просто пусть чтобы нашлась. Не видеть её, не слышать, не касаться, не знать, что там у неё, и не иметь возможности броситься самому и всё выяснить – это оказалось каким-то очень тяжёлым испытанием. Вик даже не сразу сообразил, что отец с ним разговаривает.
– И ты понял, что их нужно перевести в наш банк?
Кого? Куда? Чёрт возьми. Пришлось прислушаться. Ну да, банк. Но не то чтобы вот прямо наш, но семейный, отцовского двоюродного брата, который в Москве. Деньги к деньгам, как говорится. Все операции «Продлеса» шли через Московско-Сибирский банк Ледяных, и правильно, что отец хочет отправить транспортную компанию туда же.
– Вероника и Жанна всё сделают, – кивнул он.
– Да, но раз твоя Вероника изволила куда-то потеряться, то ты до понедельника ей об этом ни слова не говори, понял? – сощурился Майк. – Узнает на планёрке, как все.
Наверное, это правильно.
Дальше они уже просто трепались обо всём и ни о чём – назавтра Майк собрался с Лис и младшими пойти в лес, типа микропохода устроить, а то Лерочка исстрадалась вся, что старших в лес брали, а её – нет. Отец собирался просто уехать наконец-то в Листвянку, а то вторая неделя в городе. А Полинька останется, и непременно придёт, и ещё Линочка тоже собиралась заехать.
Нет, ему не давали скучать. Но того единственного человека, от простого присутствия которого стало бы теплее и светлее, почему-то не было. А потом пришла и осталась мысль, которая просто вынесла наповал: а ну как она больше никогда не придёт? Уволится из компании, уедет из города? Нет, найти-то можно, не вопрос, но если она почему-то вдруг сама не хочет?
Что там произошло, мать-мать-мать?
64. Вероника
Что там было между пятницей и понедельником? А хрен его знает. Она помнила, что нужно кормить Чарлика и чистить его горшок, и что нужно заправить машину, и домой продукты и деньги, и собаку Муху тоже покормить. И полить цветы.
Ойблин, а в орхах-то плесень, это кто ж так постарался? По ходу, мама. Спрашивать бесполезно, она скажет, что хотела, как лучше, и что в горшках было сухо, и корни торчали наружу, и что там ещё она обычно говорит. А то, что это не болотные растения и что они в воде не выживают, ничего так, да?
Вероника вытряхивала из горшков наиболее пострадавшие орхи, раскладывала по столу на газетках мокрую кору, отрезала подгнившие корни, вымывала плесень со стенок горшков. К счастью, пострадали не все, а только четыре, но теперь стопудово сбросят бутоны. Жалко беленькую, которую притащил Вик… ох, чёртов Вик.
Почему она поверила-то? Вот почему? Да потому, что видела своими глазами – между ними, как говорится, дистанция огромного размера. Ну да, она не совсем бедна – уже, она не совсем глупа и необразованна, но до племянниц Полины Николаевны, как бы они ни выглядели, ей семь вёрст, и всё лесом. И как бы она из штанов ни выпрыгивала – через себя не перепрыгнешь. А почему он ей не сказал – ну, она ж его и не спрашивала.
А те слова в машине… так он же был не в себе! А когда пришёл в себя, то ничего такого говорить не стал. Наверное, уже и не помнит, что там было и как.
И кто его знает, может быть, как раз он и говорил той самой племяннице, что перезвонит ей потом. Когда она сидела рядом и держала его за руку. Она ж не знает ни французского языка, ни итальянского.
Вообще надо вернуть ключи от квартиры. Но опять же вообще сейчас делать это как-то неправильно – он же в больнице, и хоть врач и сказал, что прогноз благоприятный, но всё равно – в больнице, после операции. Заведённые там было свои вещи она вывезла, их немного скопилось.
А вдруг всё это неправда? Вдруг это выдумки Сашки, которую послали?
Потому что было – невероятно. Было так, как никогда в жизни. Она хоть попробовала, каково это – когда в тебе заинтересованы, пусть даже на здесь и сейчас, на конкретный момент. Когда заботятся о тебе, о твоём удовольствии и счастье. Так-то она с самого начала себе говорила, что это ненадолго, это на несколько встреч. И это такая мечта, пойти навстречу которой не глупость и не ошибка. Это слишком красивая и хорошая мечта. Она может быть только мечтой. Но как она жила-то все эти годы, без мечты?
Дома оставалось только сжимать зубы и прятаться в комнате. Потому что добрая мама уже сто раз сказала и про «я тебя предупреждала», и про «думать надо было раньше, и головой», и про «нужна ты такому мужику». Это ещё Вероника ей ни слова по делу не говорила, это просто реакция на то, что она вернулась домой, проболтавшись пару недель между небом и землёй. А если расскажет детали, то вообще слушать – не переслушать. Поэтому Вероника никому дома ничего не расскажет. Никогда.