Та, что меня спасла

– Твоя, – поворачивается ко мне и обнимает. Губы наши встречаются, как два космических корабля в далёком безвоздушном пространстве. Стыкуются, сминают, пробуют друг друга на вкус. Это контакт. Общение с инопланетным разумом.

Я подхватываю её на руки и несу к белому дивану. Стягиваю нетерпеливо с неё шортики. Диван безбожно скрипит – старая развалюха, но мне сейчас плевать. Целую Таину грудь, слышу, как она дышит, выгибается, жмурюсь, когда её пальцы зарываются в мои волосы. Спускаюсь ниже и ниже, целую её всю, а потом губами раздвигаю упругие складочки. Прохожусь языком сверху вниз и обратно. Моя. Желанная. Такая близкая. Мой ненасытный рот дарит ей ласку, а мне – удовольствие от этой слишком интимной близости. Я сам готов кончить от её стонов и экстаза, что дрожью проходится по всему её телу.

– Эдгар! – вскрикивает она и мечется, выгибается дугой в моих руках, а я продолжаю ласкать её языком до тех пор, пока она не утихает и не пытается отодвинуться.

– Дай мне минутку. Прийти в себя.

– Всё так плохо? – улыбаюсь, когда она вздрагивает от ещё одного прикосновения языка.

– Я бы сказала – слишком остро. И давай уже слезем с этого дурацкого дивана. Он терзает мой музыкальный слух.

Мы валимся на пол. Тянем за собой шкуру искусственного мамонта. Кутаемся и обнимаемся. Она всё ещё дрожит, а я по-прежнему возбуждён. Я не тороплюсь. Успеем. Мне важно, чтобы Тая хоть немного расслабилась.

У неё глаза сверкают. Губы сладкие.

– Иди ко мне, – ложится она на спину, тянет меня за собой и раздвигает ноги. – Хочу тебя. Ты мой, и я никому тебя не отдам.

– Я сам никуда не уйду и никому не отдамся, – вхожу в неё осторожно, позволяя подстроиться, притереться. Она слишком узкая, но влажная и горячая.

Я толкаюсь в неё бёдрами. Вхожу и выхожу. Она движется вместе со мной. Обхватывает ногами поясницу.

– Да! Наконец-то! – шепчет удовлетворённо. – Так, как я хотела и ждала!

Её слова заводят меня неимоверно. Нет сил терпеть, но я держусь до тех пор, пока она снова не достигает пика. Вхожу глубоко, как только могу. Оргазм закручивает меня по спирали – с каждым толчком-витком всё ярче. И там, на самой-самой глубине я наконец затихаю. Расслабляюсь. Мне хорошо так, что я готов уснуть на ней. Не выходя. Не шевелясь. Это ощущение защищённости, будто я дома, и все мои тылы надёжно закрыты.

– Спи, мой хороший, – шепчет Тая, целует, убирает пряди со лба, кутает в лохматое покрывало. – Спи. А я постерегу твой сон, чтобы никто тебя не украл.

Мне хочется возразить. Возмутиться. Какие воры? Я сам никуда и ни за что не уйду, не брошу, не отдам. Тут впору ещё поспорить, кто из нас желанная добыча. У меня скоро нервов не останется и сил от ревности, что испепеляет, стоит только кому-то посмотреть на неё или сказать что-то типа «девочка». Я готов всех их порвать на мелкие клочки за подобное!

Но я ничего не успеваю сказать – проваливаюсь в сон, прижимая таю к себе. Ерунда, – вспыхивают и гаснут мысли, – скоро, совсем скоро всё изменится.

Жаль, я не знал, как был близок к истине. Жаль, что истина вильнула хвостом и скрылась в королевстве кривых зеркал…

29. Тая

Он спит в моих объятиях, а я стерегу его сон. Чувствую: ему отчаянно нужна передышка. Я, наверное, сейчас похожа на самку, что охраняет детёныша. Глупо так думать: Эдгар большой и сильный, а я по сравнению с ним – заморыш, хоть и не так изнежена, как кажется. Я высокая и крепкая. Как жаль, что он не хочет детей. Я пью таблетки регулярно, чтобы он больше не сердился и не волновался. Я до сих пор помню его ярость после истории с Леоном.

Мне стыдно: я не спрашиваю ни об Эльзе, ни о детях. Леон… взрослый мальчик. И я не то чтобы вычеркнула его из своей жизни – избегаю и упоминаний, и разговоров. Ни к чему. У нас вроде бы сейчас всё хорошо, выровнялось, а ощущение такое, что стоишь на утлом подвесном мостике через бурную горную реку. Чуть не туда ногу поставишь – и сорвёшься вниз.

Кажется, я уснула. А очнулась от его поцелуев. Эдгар умел любить. В том самом интимном смысле. Идеальный для меня. Щедрый, увлекающийся, чуткий. Это и опыт, и, наверное, талант – так чувствовать партнёра. Вот в этом он всегда честный и открытый. В чувственной любви. Во всём остальном – книга на замке. Я знаю, что должна и подождать, и потерпеть, но внутри копится отчаяние. А ещё эти барышни со сплетнями…

–Скажи, их было много?

Эдгар приподнимает бровь и гладит моё лицо пальцами. Рисует непонятные узоры на щеках и подбородке.

– Полагаю, ты о женщинах в моей жизни, – в уголках его губ – ямочки, а возле глаз – лучики морщинок. Он пытается не улыбаться. Я вздыхаю.

– Да.

– Не так много, как может показаться и уж значительно меньше, чем об этом говорят. Твой художник тебе что-то наплёл? Раньше ты не спрашивала.

– Раньше мы вообще мало разговаривали, Эдгар. Больше противостояли да спорили. Ты… командовал, а я то делала вид, что слушаюсь, то сопротивлялась. Все эти Миры, Елены…

– Остались в прошлом, Тая, – договаривает он мою фразу. – Сейчас они для меня не существуют.

– Зато ты для них существуешь, и ещё как.

Эдгар настораживается. Смотрит пристально.