Свечин посоветовался со своими друзьями и, с их одобрения, пригласил Степана, мужика лет пятидесяти, но еще бодрого и энергичного.
Руководимые им, путешественники бодро тронулись в путь. Однако на первых же порах возникло одно затруднение, о котором никто раньше не подумал, хотя его легко было предвидеть: Пасифик, привыкший идти легкой трусцой, не поспевал за горячими степными конями. Что было тут делать?
Умерить аллюр настолько, чтобы Джильпинг мог следовать за остальными, нечего было и думать; при таких условиях потребовалось бы чуть не две недели на то, чтобы добраться до перевоза, а это было все равно, что совершенно отказаться от задуманного плана.
Затруднение удачно разрешил сам же почтеннейший джентльмен, из-за которого и произошла заминка.
— Господа, — начал он, — как известно, культурные расы утратили в физической выносливости и силе то, что они выиграли в смысле интеллектуальных способностей, а потому для меня столь же невозможно нестись по степи с быстротой двадцати или тридцати верст в час, как жонглировать на площади шестипудовыми гирями!
— Совершенно верно, — согласился князь, — у каждого свои способности, милорд!
— Вы правы, господа, и пэр Англии не должен ронять своего достоинства перед лицом всякого сброда!
При этих словах англичанин метнул злобный взгляд на табунщиков, которые не могли удержаться от смеха при воспоминании о том, как досточтимый джентльмен сделал большую часть пути, лежа животом вниз на седле и обхватив обеими руками шею своего осла: пострадавшие седалищные части не позволяли ему принять сидячее положение, что чрезвычайно забавляло остальных наездников.
— Что же вы думаете делать, милый Джильпинг? — спросил его Оливье.
— Вернуться назад в село; мы еще не так далеко от него отъехали, а оттуда я отправлюсь прямо к перевозу кратчайшим путем, по почтовому тракту, с одним проводником, в удобном экипаже. Я один ничем не рискую, даже если повстречаю кочевников; кроме того, кто же посмеет тронуть английского подданного?
Проект лорда Воанго встретил всеобщее одобрение. По почтовому тракту от села до перевоза было не более двадцати миль, и Джильпинг мог свободно прибыть к перевозу одновременно со своими друзьями.
Багаж Джильпинга немедленно перегрузили на одного из вьючных коней, которого князь предоставил в его распоряжение. Устроившись снова в седле, к которому привязали большую подушку, на спине своего Пасифика, Джильпинг шагом тронулся по направлению к селу в сопровождении Тома, слуги капитана Спайерса, которого он предпочел в качестве проводника любому из табунщиков, предложенных ему князем.
Между тем путешественники, избавившись от заботы о тучном англичанине, снова пустились прежним аллюром по степи.
Оливье чрезвычайно волновался перед отъездом из Астрахани; он получил незадолго перед тем от княжны Надежды Федоровны одну из ее редких записочек, в которых та обычно писала: «Надейся и бодрись». Но последняя записка была более знаменательной; в ней говорилось, что через шесть недель княжна достигнет совершеннолетия и что к этому времени она ждет своего жениха к себе в Петербург, чтобы вместе с ним повергнуть к ногам государя свои мольбы о помиловании ссыльного отца.
И теперь графа невольно занимала мысль, выиграет ли он последнюю ставку в борьбе с ненавистным врагом.
Что касается Красного Капитана и князя Свечина, то они так горели жаждой мести, что только и помышляли о встрече с врагом, решив или погибнуть самим, или уничтожить его.
Между тем наступил вечер. Нужно было дать отдых утомленным лошадям, да и люди притомились. Решили раскинуть палатки. Но тут к князю подошел Степан и с озабоченным видом заметил:
— Я думаю, господин мой, что нам лучше бы не располагаться здесь на ночь, а дать только отдохнуть коням и ехать дальше!
— Почему так? — спросил князь.
— Потому что солнце садится, точно в пламени пожара! Глядите, по всему небу протянулись багровые полосы; в эту ночь непременно поднимется буран, и горе нам, господин мой, если мы очутимся в самом столбе бурана: тогда никто из нас не доживет до утра!
— Ты прав… Но ведь за песками начинаются солончаки, где соль лежит тяжелыми пластами, там мы будем в безопасности!
— Да, только бы нам туда добраться!
— А далеко ли это отсюда?
— Да верст сорок будет; раньше чем за четыре часа нам не доскакать, а буран разыграется, быть может, через час или через два!..
— Хорошо! Попробуем уйти от бурана! — и князь тотчас же распорядился не расседлывать коней, а задать им корма и затем снова отправился в путь.
Между тем небо становилось все чернее и чернее; что-то мрачное и зловещее чувствовалось в воздухе, и когда наши путники сели на коней и тронулись вперед, частые молнии пробегали уже по небу. Кони, будто чуя беду, мчались во весь опор, без понукания и хлыста, так что у всадников захватывало дух.
Вдруг легкий ветерок, предвестник грозной бури, пахнул в лицо нашим путешественникам, но вместо прохлады от него повеяло на них палящим дыханием раскаленной печи. То было первое дуновение бурана. Все невольно содрогнулись.