Наученный горьким опытом, Сергей мгновенно развернулся и чудом удержался от того, чтобы не выстрелить. С другой стороны этот же подвиг совершил Ковальчук. Сзади, громко топая, бежал Игнатьев. Впрочем, Мартынову тоже хватило ума не лезть сразу. Вместо этого он вначале крикнул, чтобы не стреляли, а уже потом вышел, стволом пистолета толкая промеж лопаток двух уныло бредущих немцев – офицера и киношника. У первого оказалась сломана левая рука, у второго наливалась видимой даже в ночи синевой огромная, на пол-лица, гематома.
Сам Мартынов выглядел до безобразия довольным, а для своего возраста еще и невероятно бодрым. И прибарахлиться успел, на правом плече висел автомат, за пояс, по-пиратски, заткнул два пистолета – такой же вальтер, как добытый Сергеем, и второй, похожий, но более архаичного вида. Не чуждый образования Сергей определил его, как парабеллум.
– Ну что, орлы, принимайте, – ухмыльнулся Мартынов и дал пинка недостаточно расторопному оператору. Тот злобно зашипел, как огромный кот, но вслух огрызнуться не осмелился. – Как вам добыча?
– Да ты крут, Палыч, – в тон ему ответил Игнатьев. – Слушай, ты кто такой вообще, а?
– Зовите меня Терминатором, – замогильным голосом отозвался тот, самим тоном давая понять, что это шутка. Однако разговор легко и непринужденно перевел в другую колею. – Сергей, за пистолет спасибо, пригодился. На, держи, – в ладонь студента легла уже знакомая рукоять. – И это тоже, – довеском к вальтеру последовала по-немецки аккуратно сделанная пачка патронов. – Я тебе потом покажу, как он разбирается-чистится.
Утро они встречали уже в новом статусе. Расположились на площади да подсчитывали трофеи, которых набралась целая гора. Ну и обдумывали, как жить дальше, заодно переваривая плотный завтрак и информацию, полученную от пленных немцев.
Действительно, их сюда пригнали для съемок «правдивой кинохроники». Почему именно сюда? Да потому, что здесь лишних глаз, которые потом могут обернуться воплями о постановочных сценах, можно не опасаться. Не то чтобы это кого-нибудь особо волновало, но пропагандисты Третьего рейха, похоже, были весьма озабочены собственным имиджем в глазах потомков. Небольшая же группа солдат, участвующих в массовке и охране, погоды не делала. Подписка о неразглашении да премиальные – и делу конец. Местные же… А что местные? Кому какое дело до унтерменшей? И уж тем более до пленных, которых можно вывести в расход сразу по окончании процесса?
Кстати, эти самые местные выглядели крайне недовольными – и тем, что их объедают, и самим фактом происшедшего. Рано или поздно немцы сообразят, что от киношников слишком долго нет вестей, и погонят людей их искать. Тогда жителям деревни не поздоровится. Впрочем, данное обстоятельство Сергея не особо волновало. В конце концов, у них хватает времени, чтобы, собрав весь необходимый скарб, уйти в леса, благо, они тут достаточно густые. Ну а раз сидят на месте, значит, расклады их устраивают. И тот факт, что для партизанской активности время еще не пришло, особой роли не играет.
Зато оживились пленные красноармейцы. От шока наконец отошли, поели, как белые люди, выпили местного самогона, вонючего, но забористого, и теперь слонялись по площади. За ее пределы, правда, не выходили. Короткого, но злобного рыка Мартынова оказалось достаточно для того, чтобы все четко уяснили границы дозволенного. Альфа-самец, блин…
А вот те, кто вчера оказался в расстрельной команде, заметно приуныли и сидели тихонечко, явно надеясь, что их забудут. Черта с два, не забыли, но… Но и устраивать им репрессии не собирались. Мартынов сказал, что когда они покинут деревню, то предоставят морально нестойких красноармейцев своей судьбе. Когда выберутся, как вылезут, куда пойдут – их дело. Остальные согласились, и лишь Хинштейн попробовал возмутиться. Однако Ковальчук осадил его одной-единственной фразой: «Видели мы, что от вас, жидов, ожидать можно». Хинштейн заткнулся, лишь злобно сверкая глазами, но в открытую больше не протестуя.
Откровенно говоря, Сергей понимал, что неожиданное мягкосердечие, проявленное Мартыновым, исходит не от его нелюбви к евреям, а от банального нежелания мараться. Но сказанное их боевым хохлом тоже имело право на жизнь, и никто не пытался спорить. Какая-то крупица истины, судя по вчерашнему, в его словах однозначно имелась. Зато удивил сам Ковальчук.
Вначале он выпил неожиданно много. Стакана три на рыло, почти не закусывая. Потом проблевался в кусты. Потом впал в истерику… С ним поговорили и, несмотря на всхлипывающие матюги, смогли понять, что произошло.