t

— Верю, — согласился старичок, изучив его острым внимательным взглядом. — Верю, что взошел. Надо тебе с тем человеком опять повстречаться. Так и иди к нему. Благословляю.

— А куда идти? — спросил Т.

— Коли не знаешь, — сказал старичок, — надо у Господа спросить в молитве.

Т. вдруг обратил внимание на руки старичка. Его пальцы, торчащие из грязных обтрепанных рукавов, были холеные, с длинными, вычищенными и тщательно опиленными ногтями. К тому же эти ногти, кажется, покрывал лак — в неверном свете лампадок они глянцево блестели.

«Опрощенец, — подумал Т., — но не до конца…»

Ему стало досадно, что он с таким старанием имитировал простонародную речь. В разговоре с человеком из народа это еще могло сойти за знак уважения, а здесь выглядело чистым фарсом.

Старичок заметил, что Т. смотрит на его руки, спрятал их под шубу и смущенно молвил:

— Не осуждайте, граф. Сие просто привычка с младенчества. Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей…

— Это ладно, — махнул рукой Т. — Не мое дело. Вы лучше скажите, сударь, кому вы предлагаете молиться? Ариэлю Эдмундовичу Брахману? Или, может, его маме?

Услышав это «сударь», старичок перешел на «вы».

— Об этом не печальтесь, — сказал он мягко. — Молитва сама путь найдет. И не гордитесь. Гордый вы больно, вот что. Я ведь тоже такой был, да еще и похуже, пожалуй. Вы граф, а я целый император.

Т. недоверчиво уставился на старичка.

— Император? — переспросил он. — Какой император?

— Петропавел, — ответил старичок. — Только давно это было. А теперь вот стал простой молельник. Отмаливаю тех, кто наверху, чтобы льдина под ними раньше времени не треснула. Помолюсь и за вас, раз вы меня нашли. Глядишь, и отыщете того человека…

Лицо старичка стало бледным и серьезным, и эта серьезность отчасти передалась Т.

— Я отлучен, — сказал он.

— Я знаю, — кивнул старичок. — Но если молитва будет исходить от самого сердца, поверьте — дойдет куда надо. Только вы, поди, и молиться не умеете?

Старичок встал со своего стула и проворно подошел к занавешенному серой сермягой киоту (занавески были одного цвета со стеной, и Т. заметил их только сейчас — хотя расположен киот был в самом центре созвездия свечей и лампадок). Взяв со свечного столика маленькую книжечку, он протянул ее Т.

Это была даже не книжка, а просто малиновая кожаная обложка наподобие ресторанного меню, закапанная воском. На ней поблескивала вытесненная золотом волнообразная черта, как над испанской буквой «Ñ» — только без самой буквы. Т. недоуменно нахмурился.

— Смутитесь ли тильдой? — спросил внимательно следивший за ним Федор Кузьмич. — Отчего-то образованные люди всегда стараются объяснить этот знак. Интереснее всего, кстати, получилось у достопамятного господина Соловьева…

Т. вздрогнул.

— Вы знали Владимира Соловьева?

— Мельком, — ответил Федор Кузьмич, — он здесь как-то пробегал, давным-давно. Большой путаник. Он сказал, тильда похожа на волну, и смысл ее в том, что человек есть не отдельное существо, каким себя воображает, а волна, проходящая по единому океану жизни… Словно истинная вера нуждается в том, чтобы какой-то Соловьев придал ей немного смысла…

Т. секунду колебался, сказать ли Федору Кузьмичу, что в карете должны везти именно Соловьева — и решил этого не делать.

— Другие, — продолжал Федор Кузьмич, — видят смысл в том, что за духовным взлетом неизбежно следует падение, а за падением вновь последует взлет. Третьи учат, тильда есть тайный знак Господень, разорванная бесконечность, и смысл ее в том, что дурная бесконечность есть наша цепь, окова, разбить которую может лишь божество. А по мне, лучше не мучить себя умствованием, а просто принять обряд как он до нас дошел…

Федор Кузьмич повернулся к киоту, откинул с него занавески, и Т., хоть и догадывался, что увидит, вздрогнул.

На него с закопченной доски глядело плоское кошачье лицо (назвать его мордой было невозможно). В этом лике чудилось что-то насмешливое и хитро-татарское, а усы нового письма походили не столько на тильды, сколько на шесть знаков параграфа. Глаза у кота были невыразительные и мелкие.

— Помолимся! — возгласил Федор Кузьмич и сделал перед грудью волнообразное движение рукой, как бы рисуя тильду в воздухе. После этого он поклонился иконе и забубнил себе под нос, сначала тихо, а потом все громче и громче.

Т. открыл красную книжечку. Внутри оказался темный от свечного сала лист бумаги. На нем курсивом было вытеснено:

god give_health give_ammo give_armor noclip notarget jumpjieight 128 timescale.25