t

— Все новости хорошие, — сказал лама Джамбон. На него обернулись — некоторые, как показалось.

Т., с недоумением. Джамбон откашлялся в кулак и почему-то поглядел на Т.

— Мы с Владимиром Сергеевичем часто спорили, — начал он, — и доходило почти до драк… Но в результате он помог мне понять важную вещь. Вы слышали, наверное, что в буддизме большую роль играет понятие «пустота». Причем считается, что постигать ее надо не интеллектуально, а напрямую, что возможно только после многих лет практики. Я, когда был моложе, интересовался этим вопросом и обучался у многих лам. Потом это стало получаться и у меня самого, но меня не оставляло ощущение какой-то странной фальши от всей процедуры… Я вас не утомляю?

— Нет, что вы, — сказала дама с камелией. — Очень интересно.

— Соловьев, — продолжал Джамбон, — объяснил, что представляет собой такое прямое постижение в его тибетской версии. По его словам, оно ничем не отличается от визуализации различных божков, чьи образы ламы после многолетних упражнений умеют вызывать в сознании мгновенно и без усилий. Только в случае с пустотой это не визуализация, а, как он говорил, «ментализация». Если привести сравнение, когда вы осознаете пустотность мира по тибетскому обряду, задействуется та же функция ума, которая позволяет видеть в жирном мужике кулака-мироеда.

— Что значит «ментализация»? — спросил желтый галстук.

— Сейчас объясню, — ответил Джамбон. — Смотрите, сначала ламы объясняют ученику философскую категорию «пустотности». Потом учат видеть пустую природу преходящих вещей. Затем объясняют, что пустота ума подобна сознающему пространству, и так далее. И через некоторое время эти умственные построения настолько сжимаются во времени, что начинают напоминать непосредственное восприятие — как говорят сами ламы, «надуманное становится ненадуманным». Это у них и называется непосредственным переживанием истины.

— Не понимаю, — жалобно произнес господин с подусниками.

Джамбон на минуту задумался, подыскивая слова.

— Когда мы учимся ездить на велосипеде, — сказал он, — мы перестаем думать, куда повернуть руль, чтобы не упасть. Все происходит без усилий. Но это не значит, что мы больше не думаем, куда его повернуть. Мы просто не отдаем себе в этом отчета — действие ума больше не осознается. Здесь то же самое. Мы не отбрасываем мыслящий ум, просто мышление, без конца пробегающее по одному и тому же маршруту, становится, так сказать, незаметным само для себя. Человек ведь вообще не способен воспринимать того, чего он не знает. Он может только узнавать известные ему шаблоны — или, что то же самое, проецировать их вовне. В детстве мы учились узнавать кошку и собаку по их форме и цвету, а здесь учимся видеть сделанное из слов животное, у которого формы и цвета нет. Но по своей сути «созерцание природы ума» тибетского разлива мало чем отличается от визуализации какого-нибудь зеленого черта с ожерельем из черепов и ртом на животе.

— Почему? — спросил господин с подусниками так же жалобно.

— Потому что никакого ума на самом деле нет, — ответил Джамбон. — Точно так же, как нет зеленого черта. Ум — это только способ говорить. Какая у него может быть природа? И какая пустотность — относительно чего?

— Вы думаете, ламы всего этого не понимают? — спросил желтый галстук.

— Они, скажем так, осторожно обходят этот вопрос. Говорят, что надо видеть не выдуманную пустоту, а ту, которая есть на самом деле. Хотя в этом совете и заключен главный подлог, потому что нет никакой пустоты, пока мы не создаем ее из слова «пустота» — и точно так же из слов можно выдуть «святаго духа» или «мировую революцию». Но эту операцию в ламаизме прячут так же тщательно, как половые проявления в викторианской Англии. Вообще говоря, все религиозные секты, опирающиеся на слова-призраки, стоят друг друга. Все это просто разные формы сатанизма.

— Однако, — сказал похожий на профессора господин из последнего ряда. — Строго.

— Да… Я, конечно, разозлился и спросил, как тогда увидеть истину. А он задумался на секунду, посмотрел в этот свой небесный купол и ответил: увидеть истину нельзя, потому что на нее некому смотреть. И еще сказал, истину знает каждый, просто не знает, что знает…

Дама с камелией подняла руку:

— Если я верно поняла, — сказала она, — граф Т. имел в виду нечто подобное, когда говорил, что Читателя невозможно в себе увидеть, сколько ни пытайся. Но Соловьев добавил бы, что перестать его видеть тоже нельзя. Вы не находите здесь параллели, граф?

На Т. обернулись. Он развел руками и всем своим видом изобразил полную покорность общественному мнению. Дама с камелией повернулась к Джамбону.

— Продолжайте, прошу вас.

— А про природу Будды, — продолжил Джамбон, недружелюбно косясь на Т., — Соловьев сказал, что ему известен только один пример, когда о ней говорили, не возведя на Будду хулы — хотя внешне это выглядело чистейшим богохульством.

— Расскажите.