Т

Во время Процедуры, однако, произошла оплошность, вину за которую несет покойный инок Пересвет. Как выяснилось при служебном расследовании, за три дня до этого Пересвет использовал один из проекционных фонарей для демонстрации картинок светского содержания знакомой мещанке в г. Коврове, после чего перепутал комплект фотографических диапозитивов.

В результате путаницы левый проекционный фонарь вместо лика БХГВ показал случайную последовательность изображений: виды итальянской реки Бренты, закат над зимним Енисеем, различные образы из греческой и скандинавской мифологии, панорамы Парижа в исполнении французских художников, портреты Луи-Наполеона и пр. Когда же оплошность была исправлена и левый фонарь подал на крышу палатки изображения Лика, с момента смерти жертвенного котенка прошло уже более часа, и из Хрустальной Сети окончательно изошла благодать. По сей причине, а также в связи с отсутствием Жертвенного Амулета, всасывания души не произошло.

Памятуя об особой важности дела, граф был оставлен на месте в бессознательном состоянии. Следы неудавшейся Тайной Процедуры были тщательнейше скрыты. Тела иноков оставлены на месте их гибели, чтобы не вызвать у графа подозрений.

Полагаю, что следует подготовиться к появлению графа в Петербурге и надлежащему проведению ритуала.

Иакин, Равва Раф-Куприян

Снизу была сделанная карандашом Победоносцева пометка:

Чую, страшна и непредсказуема будет последняя встреча. Однако не избежать. Господи, укрепи.

Т. закрыл глаза — и ему вдруг представился Достоевский. Он был не такой, как на портрете — прежним осталось только лицо, а тело, сотканное из голубоватого огня, было неземным и прозрачным. За спиной Достоевского видны были два ослепительно-белых ангельских силуэта.

— А знаете, граф, — сказал Достоевский тихо, — похоже, что вас до сих пор Ариэль создает. Со всеми вашими белыми перчатками. Просто он вас для своего шутера приспособил-с...

Т. не ответил ничего — слов у него не нашлось, и мерцающая фигура Достоевского в сопровождении двух ангельских огней торжественно поплыла ввысь.

Услышанное было несомненной слуховой галлюцинацией. И несомненной правдой. В любом случае, из квартиры Победоносцева следовало уйти как можно быстрее.

На лестничной клетке было пусто. В доме стояла прохладная летняя тишина, которую нарушал только скрип качающейся под ветром ставни.

«Значит, снова Ариэль со своей бандой, — думал Т., спускаясь по ступеням. — Опять меня обдурил... Сколько теперь будет новой мерзости и крови, представляю. И уже понятно, что дальше. Две сумки с оружием из Ясной Поляны, пакетик спорыньи от Гоши Пиворылова, потом ночью появится Аксинья, закосит пурпурным глазом и шепнет что-нибудь на латыни...»

Дойдя до нижнего этажа, он заметил, как переменился подъезд. Железной будки консьержа теперь не было — зато у входной двери стоял гнутый венский стул, на котором посапывал швейцар в фуражке с желтым околышем.

Каким-то шестым швейцарским чувством ощутив приближение Т., он, не открывая глаз, приложил руку к околышу. Т. молча прошел мимо.

Выйдя на улицу, он некоторое время разглядывал канализационный люк прямо напротив подъезда. Было непонятно, как в него пролезла картина — хотя, с другой стороны, Ариэлю по плечу было и не такое. Потом рядом остановилась извозчичья пролетка, когда-то покрашенная в желтый цвет, а теперь от грязи ставшая почти коричневой.

Извозчик был обычным питерским ванькой, безбородым молодым мужиком, судя по всему — приехавшим на заработки из окрестной деревни.

— А подвезу, барин...

Усевшись сзади, Т. сказал: