Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

На закуску подали вирскую кровяную колбасу и филе копченой селедки — один только вид этих блюд вызвал у нас самые мрачные ассоциации, которые, впрочем, лишь возбудили аппетит, зато чечевичный суп, появившийся следом за колбасой, взволновал нас не на шутку и одновременно пролил свет на замысел странного застолья. Мы опасались сюрпризов Тортумарта, и не напрасно. Когда гости вступили в схватку за куски окровавленной плоти утки по-руански, началось развитие драматического действия. А когда после погребального салата «Рашель»^{233}, приготовленного из самого желтого на свете картофеля, самых черных трюфелей и невыносимо пахучего сельдерея, наш друг Тортумарт с решительным видом откупорил сразу несколько бутылок шампанского, и звук вылетающих пробок раздался у нас в ушах как пушечный выстрел, — сердце ушло в пятки, и наступил катарсис. Поскольку ни десерт, ни сыр предусмотрены не были, нам оставалось напоследок лишь выпить, что дают, а именно чуть теплого кофе без сахара, и отправиться по домам с ощущением трагического несварения и мыслью, что мы уже никогда не забудем эту удивительную кулинарную драму.

* * *

Прошло время, и Тортумарт вновь пригласил нас к себе, но на этот раз на кулинарную комедию. Мадридский суп со льдом появился на сцене первым и тут же вызвал улыбки гостей. Настоящий же смех поднялся, когда, смакуя второе блюдо, приглашенные узнали, что едят бычьи яйца^{234}. Веселье продолжилось шуточками о нежной телячьей голове, которая нас до того позабавила, что мы съели всё подчистую, оставив на тарелке только петрушку. Но звездой вечера-буфф оказалась баранья нога с кровью и чесноком, растянувшаяся на ложе из суасонской фасоли, точно принцесса на горошине, и в этом чувствовалась искра настоящей комедии. Одним словом, мы ржали как кони, а изысканное белое вино, которое разливал Тортумарт, лишь поддерживало наш энтузиазм.

* * *

Однако на этом Тортумарт не остановился. Он хотел возвести свое искусство в ранг лирики. Поэтому в следующий раз мы ели протертый суп с вермишелью, яйца всмятку, салат-латук с цветками настурции и сливочный сыр. Все единогласно заявили, что этот ужин не что иное, как сентиментальная поэзия, а обиженный Тортумарт сказал, что рассчитывал на оду. И действительно спустя месяц мы прикоснулись к самому возвышенному искусству, воплощенному в свином рагу «Кассуле». Впоследствии Тортумарт много экспериментировал и даже потчевал нас эпопеей — средиземноморский аромат рыбного супа «Буйабес»^{235} воистину напоминал стихи Гомера.

* * *

Когда Тортумарт объявил о намерении заняться философией и в один из четвергов собрал нас у себя, словно Иисус учеников, мы сильно обеспокоились. И хотя пришли все вовремя, озабоченные лица выдавали явное недоверие к метафизике кулинарии. Тревога оказалась не напрасной, потому что вскоре на столе возникло блюдо с говяжьими костями, из которых надо было, преодолевая препятствия, высосать костный мозг; а за ним последовали кроличьи головы — их предлагалось расколоть надвое, и опять же всё ради мозга, на этот раз головного. На десерт подали неочищенный миндаль и грецкие орехи. Поскольку встреча выпала на «Праздник королей»^{236} гвоздем философского ужина стал пирог, однако фарфоровая фигурка, в нем спрятанная, отнюдь не определяла короля вечера, а, как нам объяснили, символизировала пифагорическую мудрость — всего-то навсего.

Мы боялись, что наш искушенный друг Тортумарт теперь может увлечься религиозной кулинарией, и все его причудливые опыты окажутся лишь подготовкой к чему-то грандиозному. К счастью, мы ошиблись: достигнув вершин эпопеи и спустившись к роману, Тортумарт наконец просто-напросто женился, и не на ком-то, а на своей довольно миловидной кухарке. Однако, утратив необходимость заниматься делом, новоиспеченная мадам Тортумарт заскучала и принялась изменять мужу направо и налево. Прошло время, и мы уже было подумали, что Тортумарт забросил свою кулинарную игру, но вот однажды он решил устроить сатирический ужин, и пригласил на него любовников своей жены.

* * *

Не считая самого хозяина и его супруги, на ужине присутствовало около десяти человек. Блюда подавались более чем говорящие: стертый в пюре суп, убитое горем кровоточащее мясо и так далее. Потом на столе появились какие-то грибы, которые мне почему-то не удалось попробовать. Грибное угощенье было очень сытным, и все здорово наелись. Все, кроме меня, по воле случая так и не притронувшегося к деликатесу. Вскоре стало ясно, что интуиция меня не обманула, — к концу ужина Тортумарт и его гости вдруг побледнели и, едва успев пожаловаться на острую боль, испустили дух. Грибы оказались ядовитыми.

Так наш друг Тортумарт достиг своей цели, убил врагов, а заодно и самого себя, уставшего от жизни и, по его мнению, исчерпавшего возможности кулинарного искусства.

* * *