Но Дрейзер не считал это за поражение — досадная задержка, не больше. Непрошибаемое, как шкура Ламмокса, упрямство сделало из него хорошего полицейского; непрошибаемое упрямство не оставило его и на этот раз. Про себя он признал, что, пожалуй, даже безопаснее, если зверь посидит взаперти дома; тем временем можно не торопясь придумать надежный способ покончить с ним раз и навсегда. Опять же, пришло разрешение уничтожить Ламмокса, разрешение, подписанное заместителем министра космических дел. С этой бумагой Дрейзер чувствовал себя много увереннее, а то судья О’Фарелл довольно саркастически относился к прежним неудачным попыткам.
Отмена этого приказа и другой, исправленный, приказ, откладывающий смерть Ламмокса на неопределенное время, попросту не дошли до него. Некий новый мелкий чиновник экспедиции Минкосма допустил маленькую ошибку, всего-то и сделал, что переставил два знака в адресе: поэтому отмена отправилась на Плутон; исправленный приказ с тем же адресом, благополучно последовал за ней.
Дрейзер сидел у себя в канцелярии, сжимая в руке смертный приговор Ламмоксу, и обдумывал, как бы все это половчее обтяпать. Может, электрическим током? Возможно… только вот кто подскажет, какие для этого могут потребоваться напряжение и ток. Или взять да и перерезать ему глотку, будто свинье. Но тут появлялись сильные сомнения по крайней мере по двум пунктам: во-первых, какой величины должен быть нож, чтобы зарезать такого монстра; и второе — чем будет заниматься сам монстр, когда его станут резать этим ножом.
Огнестрельное оружие и взрывчатку уже пробовали, успех известен. Секунду, а если так. Пусть зверюга откроет пошире пасть, тогда можно будет выстрелить каким-нибудь фугасным снарядом прямо в глотку и разнести его внутренности в клочья. И конец. Тут-то он и подохнет, причем мгновенно. На Земле ведь тоже есть много бронированных тварей — черепахи, броненосцы, носороги, кто там еще? — но броня-то у них снаружи, всегда снаружи. Этот страшила тоже не исключение; испытывая свои яды, шеф Дрейзер несколько раз заглядывал ему в пасть. Может, по бокам у него и танковая броня, но внутри-то все розовенькое, влажное, что у твоего котенка.
Значит, что сделаем: я скажу мальчишке, чтобы он велел своему зверюге открыть рот пошире и… нет, не выйдет. Мальчишка, скорее всего, догадается, что мы задумали, и вполне может приказать зверю не открывать рот, а броситься в атаку, и кончится все это тем, что полицейскому управлению придется платить пенсии еще нескольким вдовам. Да, этот мальчишка пошел по кривой дорожке. Просто удивительно, как оно в жизни бывает — вроде хороший мальчик, из приличной семьи, и вдруг собьется с пути и где он тогда? В тюрьме, вот где.
Нет, пожалуй, сделаем так. Отошлем мальчишку под каким-нибудь предлогом в город и устроим все без него. Можно, скажем, убедить этого крошку сказать «А-а-а», предложив ему что-нибудь вкусненькое… нет, лучше не предлагать, лучше — бросить.
Сегодня? Дрейзер взглянул на часы. Нет, надо сначала выбрать оружие и хорошенько отрепетировать операцию; надо чтобы на этот раз все прошло без сучка. А уж завтра… Лучше, чтобы мальчишку увезли пораньше, сразу после завтрака.
Ламмокс, похоже, был очень рад, что снова попал домой; он не желал вспоминать обо всех случившихся неприятностях. Он ни разу не упомянул шефа Дрейзера и, если даже и сообразил, что ему хотели причинить вред, ни словом об этом не обмолвился.
Настроение у него было безоблачное; он даже захотел положить голову Джонни на колени, чтобы тот его приласкал. Времена, когда голова Ламмокса действительно могла поместиться на коленях, прошли давно и безвозвратно; теперь он просто пристроил кончик своего носа на бедре мальчика, удерживая голову на весу и стараясь сильно не нажимать. Джонни ласково почесывал кончик носа куском кирпича.
Джонни был счастлив, но не совсем. Хорошо, конечно, что Ламмокс вернулся, но, с другой стороны, ясно, что еще ничего не решено; пройдет время, и шеф Дрейзер снова попробует убить Ламмокса. Надо найти выход, но какой?
А тут еще мамаша добавила — подняла хай, увидев, что «этот монстр» опять вернулся в их дом. Джон Томас пропускал мимо ушей все ее требования, угрозы и приказы; он занялся делом. Надо было устроить друга на место, накормить его и напоить. Покричав с какое-то время, мать ушла в дом, громко хлопнув за собой дверью и заявив на прощанье, что сейчас же позвонит шефу Дрейзеру. Примерно такого Джонни и ожидал и был почти уверен, что ничего из этого звонка не получится. Видимо, так и случилось; из дома мать больше не выходила.
А Джонни мучила совесть. Всю жизнь он ладил с матерью, всегда слушался, во всем уступал. То, что он пошел против нее, расстраивало его даже больше, чем саму мать. Ведь уезжая, отец всегда говорил Джонни: «Сынок, заботься о маме. Не причиняй ей огорчений». И в тот, последний раз, когда отец не вернулся, он тоже так говорил.