Али это явно поразило до глубины души. Он резко вскинул голову, челюсть отвисла. Я уставился в тарелку. Ах, Вайо, Вайо! Как же я допустил до этого? Хочешь не хочешь, а
И вдруг
— …так что теперь она сможет иметь собственных детей; операция прошла успешно. Но Вайо очень боится снова родить неполноценного ребенка, хотя, по словам главы клиники в Гонконге, это практически невозможно. Поэтому мы должны найти в себе достаточно любви, чтобы излечить ее от страха.
— Мы будем ее любить, — серьезно сказала Ма. — Мы уже любим ее. Анна, ты готова проголосовать?
— А что, в этом есть необходимость? Я ездила в Гонконг вместе с ней и держала ее за руку, пока ей восстанавливали трубы. Я за Вайо.
— В этой семье, — продолжала Ма, — всегда предполагалось, что наши мужья обладают правом вето. Возможно, это странно, но такой обычай ввела в обиход Тилли, и до сих пор он себя оправдывал. Ну, что скажешь, Дед?
— Э? Что ты хочешь, дорогая?
— Мы голосуем прием Вайоминг, gospodin Дед. Ты даешь свое согласие?
— Что? Ну конечно, конечно… Очень милая девочка. Скажи, а куда делась та маленькая хорошенькая африканочка, ее еще звали как-то похоже? Она на нас обиделась?
— Грег?
— Предложение было мое.
— Мануэль? Ты накладываешь вето?
— Я? Но ты же знаешь меня, Ма!
— Я-то знаю. Но иногда сомневаюсь, знаешь ли ты сам себя. Ганс?
— А что будет, если я скажу «нет»?
— Потеряешь несколько зубов, вот что, — тут же нашлась Ленора. — Ганс голосует «за».
— Шутки в сторону, родные, — сказала Ма с упреком. — Голосование — дело серьезное. Ганс, говори.
— Da. Да. Ja. Si. Oui. Самое времечко завести настоящую блондинку в нашей… Ох!
— Прекрати, Ленора! Фрэнк?
— Да, Ма.
— Али, милый? Единогласно?
Юноша вспыхнул до корней волос и ничего не сказал. Только закивал головой что было сил.
Вместо того чтобы назначить пару, которая должна была бы чинно заявиться к кандидатке и сделать ей официальное предложение, Ма
Конечно, для меня это имело чисто символическое значение — как проявление любовного отношения семьи, что ли, ибо новобрачная всегда проводит первую ночь со старшим мужем, а вторую и третью ночи я намеревался болтаться в космосе. Но символическое или нет, а когда женщины начали плакать во время церемонии, я вдруг обнаружил, что слезы капают и из моих глаз.
Вайо расцеловала всех и ушла под ручку с Дедом; я отправился спать в мастерскую. Устал зверски, особенно за последние два дня. Вяло подумал об упражнениях и решил, что перед смертью не надышишься. Потом подумал, что надо позвонить Майку, спросить про новости с Терры. И лег спать.
Не знаю, долго ли я спал, когда вдруг обнаружил, что уже не сплю, а в комнате кто-то есть.
— Мануэль? — раздался тихий шепот в темноте.
— А? Вайо? Тебе не полагается быть здесь, дорогая.
— Нет, полагается, муженек. Ма в курсе, что я здесь, Грег тоже. А Дед сразу пошел спать.
— Э-э-э… Который час?
— Около четырех. Пожалуйста, дорогой, можно я лягу?
— Что? Да, конечно! — Что-то я должен был сделать, но что? Ах да! Майк!
— Да, Ман, — ответил он.
— Отключись. Не прослушивай. Если понадоблюсь, вызови меня по семейному телефону.
— Вайо уже меня предупредила, Ман. Поздравляю.
Затем ее голова оказалась на моем обрубке, и я обнял ее правой рукой.
— О чем ты плачешь, Вайо?
— Да не плачу я! Просто дико боюсь, что ты не вернешься!
Проснулся я в кромешной тьме, очумелый от страха. «Мануэль!» Ничего не понимаю — где низ, где верх.
— Мануэль! — снова забубнила тьма. —
В мозгах у меня слегка прояснело: это же будильник! Ну да, я помню, как лежал распростертым на столе в госпитале Комплекса: свет слепит глаза, слышу чей-то голос, а в вены по каплям вливается снотворное. Но ведь это было сто лет назад, с тех пор прошла целая вечность, наполненная кошмарами, невыносимой тяжестью и болью.
До меня дошло, почему не разобрать, где низ, где верх; ощущение-то знакомое. Невесомость. Значит, я в космосе.
Что же и почему не сработало? Может, Майк потерял запятую перед дробью? Или уступил своей детской природе и сыграл с нами шутку, не понимая, что она нас прикончит? Но тогда почему после всех этих бесконечных мучений я все еще жив? А может, я умер? Может, для призрака это и есть нормальное состояние — быть одиноким, потерянным, существующим нигде?
— Проснись, Мануэль. Проснись, Мануэль…
— Ох, да заткнись ты! — огрызнулся я. — Закрой свою гнусную пасть!
Запись продолжала крутиться. Я плюнул на нее и решил врубить свет.