Объяснить происшедшее Либби не мог и, за отсутствием исходных данных, не хотел даже пробовать. Чего ему действительно хотелось, так это разобраться со всей совокупностью мировых линий, с основной задачей физики поля.
Не считая пристрастия к математике, Либби был вполне обычным человеком и любил шумную атмосферу столовой № 9, хотя и по иным, нежели Лазарь, причинам: в компании тех, кто моложе, он чувствовал себя свободнее. Из всех же старших ему легче всего было общаться с Лазарем.
В «клубе» он узнал, что еда из-за предотлетной суматохи еще не готова, однако здесь был Лазарь и множество других знакомых. Либби решил посидеть с ними. Нэнси Уэзерэл, подвинувшись, освободила для него место:
— Вот кого я хотела бы видеть! От Лазаря, похоже, толку не добьешься. Куда же мы все-таки летим? И когда будем на месте?
Либби, как мог, разъяснил обстановку. Нэнси сморщила носик:
— Интересные дела! Похоже, бедной маленькой Нэнси опять придется крутиться, как белке в колесе!
— Почему же?
— Вам когда-нибудь приходилось ухаживать за спящими? Наверняка нет! Надоедает жутко! Постоянно их поворачивай, сгибай руки, разгибай ноги, разминай шеи, закрывай резервуар — и так без конца! Чтоб мне принять обет безбрачия — вот так уже осточертели все эти тела!
— От сумы да от тюрьмы… — вставил Лазарь.
— Не ваше дело, старый вы мошенник!
Элеонора Джонсон прервала их пикировку:
— А вот я рада снова быть на корабле! Эти джокайра — такие склизкие, бр-р-р!
— Предрассудки, Элеонора, — пожала плечами Нэнси. — Вообще-то они на свой манер ничего. Конечно, на нас не похожи, так ведь и собаки на нас не похожи. Не будешь же ты из-за этого плохо относиться к собакам.
— Да, именно, — печально сказал Лазарь. — Именно собаки.
— Что?
— То есть не в прямом, конечно, смысле собаки: и внешне не похожи, да, кроме того, развиты не слабее нас, кое в чем даже превосходят. Но все равно, они совсем как собаки. А те, кого они называют богами, — хозяева. Нас они приручить не смогли — вот и выгнали ко всем чертям.
Либби вспомнил о необъяснимом телекинезе, сеанс которого провели джокайра или их хозяева.
— Интересно, — сказал он, — что было бы, если б им удалось нас приручить? Наверное, нас научили бы многим интересным вещам.
— Выкинь из головы, — отрезал Лазарь. — Не пристало человеку быть чьей-либо собственностью.
— А что же ему пристало?
— Человек должен всегда и всюду оставаться человеком и быть на высоте! — Лазарь встал. — Ладно, мне пора.
Либби тоже хотел уйти, но его задержала Нэнси.
— Подожди. Я хочу тебя кое о чем спросить. Сейчас какой год, если по-земному?
Либби задумался. Наконец выдавил:
— Даже не знаю, что ответить. Это все равно, что вопрос: на какой высоте верх?
— Наверное, я не так спросила, — согласилась Нэнси. — Я в физике слабо разбираюсь, но помню: время — понятие относительное, а одновременность — термин, имеющий смысл только по отношению к точкам, расположенным достаточно близко друг к другу и в одной системе отсчета. Но все равно — я хотела бы кое-что узнать. Мы летели гораздо быстрее и улетели гораздо дальше, чем когда бы то ни было, так? А наши часы? Может, они замедлили ход или еще что-нибудь такое?
Либби был огорошен, как любой представитель точных наук, когда непосвященный пытается говорить о его профессии не на языке математики.
— Ты имеешь в виду сокращение Лоренца-Фицджеральда? [111]Уж извини, но всякий, кто говорит о нем словами, говорит чепуху.
— Но почему? — спросила Нэнси.
— Потому… Да потому, что словами его не объяснить. Формулы, использованные для описания явления, в данном случае условно именуемого «сокращением», заведомо учитывают, что наблюдатель сам становится частью явления, тогда как обычный язык содержит в себе предпосылку, что мы в состоянии наблюдать это явление со стороны, а такую возможность математика отвергает. Любой наблюдатель является частью целого — как бы ему ни хотелось обратного.
— И все же? Допустим, нам прямо сейчас удалось бы увидеть Землю?
— Ну вот, — огорчился Либби, — я попробовал объяснить тебе хоть что-то словами и этим все еще больше запутал. Измерить время в прямом смысле этого слова невозможно, если два события разобщены в континууме. Измерить можно лишь интервал.
— А тогда что такое интервал? Столько-то пространства плюс столько-то времени?
— Да нет же! Интервал — это… Одним словом, интервал. Я могу дать формулы, его описывающие, но словами интервал не определить. Вот ты сама сможешь записать словами партитуру симфонического оркестра?!
— Нет. Конечно, это, вероятно, и можно сделать, но времени потребуется в тысячу раз больше.