Сыщик

— Ну конечно, вам не положено признаваться, — хмыкнул профессор. — Что же вы за тайный агент, если будете признаваться всем и каждому? Видите ли, драгоценный мой гость, у меня есть маленькая страстишка, — он, не оборачиваясь, указал большим пальцем руки на книжную полку. — Грешен, грешен… В свободное время ради успокоения взбудораженных мозгов люблю почитать авантюрные романы, все эти истории о сыщиках… Шерлок Холмс, Лекок, Рультабиль и прочие… Вы не увлекаетесь? Жаль, отличный отдых для ума… Вам интересно послушать, какие выводы я сделал касаемо вереницы гостей, одержимых желанием добраться до Штепанека?

— Ну, если только любопытства ради…

— Да бросьте, — добродушно прорычал профессор. — Какое там любопытство, вы нешуточно напряглись… Ну, извольте. Каюсь, я все придумал насчет полумиллиона золотом, которые просит Штепанек за свое изобретение. Помыкавшись как следует и поняв все уныние своего положения, он готов удовлетвориться и суммой вдесятеро меньшей… Это было нечто вроде лабораторного опыта, понимаете? Мне любопытно было, как все вы станете на этакую сумму реагировать… И знаете, что обнаружилось? Один только мрачный верзила, прикидывавшийся то репортером, то торговым агентом, был всерьез ошарашен и не смог этого скрыть. Остальные, в том числе и вы, и американская девица, бровью не повели. Следовательно, сумма вас не пугала… и отсюда проистекает, что денежки в вашем распоряжении чужие. За всеми вами, в таком случае, — либо государство, либо богатые коммерческие предприятия. Я прав? Ах, простите, я увлекся, ну конечно, вам не положено откровенничать о таких вещах… А жаль. При всем своем богатом и разнообразном жизненном опыте я впервые вижу тайных агентов, да еще в таком количестве. Интересно было бы побеседовать о тонкостях и подробностях вашего увлекательного ремесла… Откуда же вы? Уж, безусловно, не из Германии. В вашем безукоризненном немецком нет ничего от германской немецкой речи, вы определенно изучали язык по учебникам, он для вас не родной… А впрочем… Могу поклясться, что вы какое-то время прожили в Лёвенбурге. Мне приходилось там бывать. Ваш немецкий — книжный, безукоризненный, но в нем иногда проскакивают типично лёвенбургские словечки и обороты, которые не почерпнешь из учебников… Их можно подхватить только непосредственно в Лёвенбурге. Я прав?

— Вам бы сыщиком быть, профессор…

— Моя нынешняя стезя меня полностью устраивает, — серьезно ответил профессор. — А все остальное — не более чем то, что англичане именуют hobby.

— И что же вы намерены делать? — с натянутой улыбкой осведомился молодой человек.

— Я? — профессор недоуменно поднял брови. — С чем или с кем? Ах, касаемо вас… Да ничего, помилуйте! Что я должен делать? Вы ведь ничего противозаконного не совершили, всего-навсего наврали с три короба, и только… — Он посерьезнел. — Могу вас заверить: если бы аппарат Штепанека был вещью серьезной, из разряда государственных секретов, я немедленно уведомил бы о вас всех либо полицию, либо другие учреждения. Но, поскольку речь идет о технической пустышке… Забавляйтесь, дамы и господа, бога ради! Коли вам не жалко времени и сил… Кто станет сообщать в полицию о людях, которые настолько… недальновидны, что собираются за огромные деньги покупать очередной вечный двигатель? Ну, ваше здоровье!

Янтарный напиток полился в стопки. Видно было, что хмель и на профессора подействовал самую чуточку, он стал более размашист в жестах и громогласен в речах.

— Всего месяц назад официально признано, что аппарат Штепанека не представляет никакого интереса для империи, — продолжал он зычно. — Бедняга Лео вздумал предложить свой аппарат военному министерству — разумеется, рассчитывая на соответствующее вознаграждение. Генералы, между нами говоря, обычно умом не блещут, но на сей раз они проявили здравомыслие и обратились к ученым. Была созвана комиссия, состоявшая из профессоров Цюммхау, Гарраха и вашего покорного слуги. Комиссия единогласно пришла к выводу… впрочем, мое мнение вам уже известно. Между прочим, я сделал последнюю попытку исправить положение. Я предложил Лео оставить дурацкий дальногляд и заняться другим устройством, не в пример более жизнеспособным. Это была последняя попытка призвать его к трезвомыслию. Идея вполне реальна и могла бы принести нешуточную реальную выгоду. Но Лео, что называется, закусил удила. Пышно изъясняясь, он отверг протянутую руку. Бедняга, он уже решительно не способен оставаться в реальном мире, он упрямо твердил, что рано или поздно сколотит состояние на своем дальногляде. Никаких аргументов не воспринимает, логике не внемлет. Фанатик, одержимый одной-единственной идеей: выгодно продать дальногляд. А жаль, — сказал он с искренним сожалением. — Светлая голова была, мог бы стать блестящим ученым… Чертовски многообещающий молодой человек… был. Это-то самое печальное.

Молодой человек в сером костюме сидел и покорно слушал — ему просто-напросто ничего другого и не оставалось.