Первоначальное разделение возникает в результате органического сокращения. Мы можем назвать это состояние примитивной субъективностью, в отличие от примитивной объективации организмом окружающей среды. Из примитивной субъективности организмы впоследствии развиваются в мыслящего и чувствующего человека нашего времени с его языком и сознанием. Идеи диалектичны по своей природе, интенции эстетичны по своей природе. Экзистенциальный опыт лучше всего описывается как колебание между этими двумя полюсами. Чем более этерналистским является синтетический агент, тем более мобилистским становится феномен, и наоборот. Субъект производится восприятием для того, чтобы придать семиотическому потоку контекст и смысл. Но если бы субъекта не было, если бы он не производился, то и мы сами, и бытие оставались бы несводимыми множественностями, нагроможденными друг на друга без контекста и смысла. Но без какой-либо формы персонификации не возникает никакой единицы. Без персонификации хаос никогда не может быть понят как космос. Утверждать ли впоследствии, подобно классическим мистикам, что Бог должен оставаться безымянным, чтобы сохранить иллюзорную персонификацию Бога, или, как говорят синтетики, что иллюзорность должна быть открыто признана, так что персонификации можно производить бесконечно, пока они творчески и объяснительно мотивированы - синтетизм начинается с четырех, глубоко укоренившихся в истории метафизики, - это скорее вопрос предпочтения. Однако синтетики с удовольствием предоставят этот вопрос решать будущему сравнению творческого эффекта этих позиций. А пока вопрос трансрационалистов к верующему таков: С какой точкой зрения вы решили отождествить себя и следовать ей как своей истине в качестве конкретного поступка?
Ведь в философии и теологии нужна именно эмоциональная вовлеченность человека, а не его интернарциссические и антропоцентрические проекции на окружающую среду. Но ни пустота, Атеос, ни природа, Пантеос, не предлагают нам безопасного убежища. Мы относимся к пустоте и природе, позволяем им очаровывать нас, но при этом вовсе не обязаны следовать их условным прихотям. Мы можем создать свой религиозный дом вместе с другими преданными верующими только через утверждающее культурное самовыражение, а не через вкрадчивое подражание природе. Ведь жизнь - это не затянувшаяся разрушительная смерть; жизнь - это страстное, творческое умирание. Только через свою смертность субъект, Атеос, может быть пережит в своей фундаментальной, творческой пустоте. Жить - значит жить в направлении смерти, а субъект - это то, что внутри агента постоянно умирает. Жизнь - это становление: только смерть обеспечивает бытие. Синтетически мы выражаем это тем, что только через смерть Бог может стать Богом для Бога. Воссоединяя человека с этим историческим происхождением, с этой метатеологической фундаментальной предпосылкой, синтетизм возвращает человека к его законному месту в бытии, причем в самой безопасной компании, в окружении его собственного самого прекрасного изобретения: сотворенной и потому по определению смертной религии Бога.
Истина как действие – путь к четвертой сингулярности
Рациональное мышление воспринимает интуицию как магию. То, что, казалось бы, функционирует интуитивно, рациональное мышление рассматривает как нечто магическое и принципиально непостижимое. Поскольку религия уважает интуицию и отчасти основана на ней, узко ограниченный рационализм не может рассматривать ее иначе как магию. Поэтому стандартное обвинение рационализма в адрес трансрационализма - отбросить его как набор магических трюков или просто как чистое суеверие. Но то, что вчера было магией, сегодня является технологической реальностью. Достаточно изучить четыре эпохальных смены информационно-технологических парадигм в истории, чтобы прийти к выводу, что это именно так. Поэтому, хотя желать и цинично, с другой стороны, тоска - это утопический акт. И если посмотреть на это исторически, то стремление к утопии, которая сегодня кажется магически нереальной, скорее является проявлением весьма разумного перспективного планирования.
Если устная речь представляла собой первое измерение в сложной вселенной языка, то письменность должна была показаться чистым волшебством, когда она закрепилась в качестве второго измерения и в мгновение ока позволила построить первые цивилизации и империи в истории. Именно так - как (опасную) магию - Платон изображает письменность в диалоге "Фаидрос". Достаточно представить, насколько впечатляющими должны были выглядеть первые сельскохозяйственные храмы по сравнению с предшествовавшими им непритязательными временными земляными настилами для танцев дождя кочевников. С появлением печатного станка человечество вступило в третье массовое медиальное измерение во вселенной языка. Теперь это была доступность - письменные тексты внезапно стали намного дешевле - и скорость производства текста, которая впечатляла настолько, что вся деятельность внезапно засияла магическим сиянием.