Сыновний зов

Кольша припустил вперед, мы — за ним. Пересекли новину, кубарем скатились в лог Шумиху и с разбега одолели противоположный крутой склон. Поле между логом и краем Одина не ахти какое, необмолоченная скирда чины совсем рядом. Одним махом добежим до нее, скинем лопотины и натеребим гороховины, да ногами и начнем топтать немецкий горох — чину. Долго ли по карману намолотить, не то что летом стручки рвать!

Вдруг нога у Кольши провалилась и утонула в землю, он враз и остановился:

— Хомячья нора, робята! Чего нам колхозное зерно из скирды молотить, лучше разорим вредителя. Поди, дармоед, набил свои сусеки на зиму!

— А што мы найдем у хомяка? — засомневался Витька. — Да и нору у него лопатой не разроешь, а мы с голыми руками. Вон Колька Зыков как-то на Макарьевской поскотине два дня рыл суслика и не докопался до него.

— То суслик, а тут хомяк. У хомяка нора не глыбока, а зерна они на зиму запасают страсть много! Мешками защечными, тятя говорил, натаскивают. Зернышко к зернышку! На ветрогоне или на триере людям так не отсортировать. Мы с тятей сколь раз находили ихние амбары, — рассудил Кольша и послал нас за палками.

На меже у лога лежала полувысохшая березка, выброшенная с пашни весной после снегозадержания. От нее мы с Витькой отломили три сучка, очистили ветки и вернулись к брату. Его охотничий азарт передался и нам, и мы начали быстро раскапывать извилистую хомячью нору. Даже не замечали, что швыряем землю друг на друга, лишь бы скорее добраться до сусека с чиной. Стало нам жарко и лопотины полетели на жнивье, рубахи и те прилипли к телу. Скоро, скоро ли попадется сусек?!

— Ага! Вот он, вот он амбарчик! — заплясал Витька, и я кинулся к дружку. Кольша тоже закричал, и Витька вовремя подскочил к нему. Брат наткнулся в отнорке на хомяка и тот фуркнул наверх, вцепился ему в штанину. Витька удачно выцелил зверька, и хомяк после первого же удара обвис, но зубы не разжал: и мертвого мы еле-еле отняли его от прокушенной штанины.

— Ничего, тело он не задел и на штанине дырки не заметны, — пришел в себя Кольша. — Теперь, робя, за склад беремся!

Чистым угольчатым зерном чины мы натузили все карманы и насыпали в фуражки. Остатки прикрыли соломой и заровняли землей, а для приметы воткнули обломок палки. Только бы кто из людей не нашел, свиньи досюда не добредут, ферма далеко, за озером.

— Сейчас в школу! — опомнился брат. Однако резво бежать мы не могли — опасно. Можно раскрошить чину из карманов и фуражек. Лог и подавно не пересечешь с прежней прытью. Шли осторожно и на ходу убавляли чину из карманов.

Нам казалось, что совсем и немного времени прошло, а на самом деле мы опоздали на последний урок. Возле школы торчать боязно, и договорились дождаться окончания занятий за огородом Степана Васильевича. В завявшей, давно оклеванной воробьями конопле мы и набросились на чину и наелись ее досыта, а звонка все не слышно. И тут мы загоревали о своих сумках: если никто из ребят не догадается их перепрятать в свои парты и незаметно захватить с собой, то учителя заберут и унесут в учительскую. Оттуда сумки даются не нам, а матерям. Нет, не миновать нам бутканцев, излупит мама нас с Кольшей… Если бы тятя был дома, а не на войне, то не дал бы он нас бить…

Пока ели чину, и не думали о сумках, то хвалились, что нам повезло, а одноклассники-то на голодное брюхо решают примеры по арифметике. Ну, ежли кто вынесет наши сумки, тому отсыплем чины! А когда после долгожданного звонка ребята разбежались по домам, мы поняли, что куда несчастнее Маньки Теленочковой с ее одними и теми, же оценками — «колами».

— А если сумки в партах? — робко заикнулся Кольша.

И мы решили проскользнуть незаметно в школу. Лишь ступили на крыльцо, как навстречу наша с Витькой учительница, Таисья Сергеевна Федорова. Ох, не попадаться бы ей на глаза! Шибко не любит она меня и Витьку, и не столь за пистоны, сколько…

Еще до школы холостые парни науськали нас подразнить незнакомую девку придуманным кем-то прозвищем — «кошка». Старших мама наказывала слушаться, и мы с Витькой заорали на всю улицу: «Кошка, кошка идет!» Разве могли мы знать, что она учительница?! А парни, как оказал после дядя Ваня, мстили ей за что-то свое, нам с Витькой непонятное.

Дружка моего мать, Анна Тимофеевна, и пальцем не тронула, только пообещала написать отцу на границу, где Витькин папа служил начальником заставы. Но мне от моей мамы досталось за двоих. При Таисье Сергеевне она и отстегала сыромятной супонью. А толку что? Все равно с той поры ненавидит она нас с Витькой.

— Прогульщики заявились. — Сузила учительница серые глаза, и мы прижались к перилам крыльца. Баская она, может, потому и натравили нас на нее парни? Им-то что, они все на фронте, а мы расплачивайся своей шкурой…

— Завтра без матерей не приходите! Не получите сумки без них, и на уроки не пущу! — спустилась она с крыльца и больше не глянула на нас.