Сыновний зов

— Что и баять, Лукия, немало памяти оставил Юра. Вот прясло у меня с твоего заулка повалилось, так он, слова не говоря, взял да и поставил перетыки. У Офимьи как-то квартировал — амбар перекрыл, куме Парасковье — сено вывез. Солдатке Настюхе печь склал — век простоит и не задымит. У кого он токо ремеслу научился! Ить молодешенек, а на все мастак.

— А кино, кино-то как показывал! Зря ли его артистом и назвали, — вздохнула бабушка. — А уж веселый да обходительный какой был! Худого слова девки не слыхивали от него, а парни при нем меж собой не дрались. Эвон сколько ломов извели на ети… как их называли-то?

— Турники?

— Аха, турники.

— А в клубе хоть бы раз кто при нем сматерился. На што уж поганый язык у хромого Ивана Павловича, однако боялся рот раскрыть при киномеханике, — продолжал дед Иван. — Макарьевцы и те не хулиганили даже.

Я подкинул поленья в каменку, сложенную когда-то дядей Юрой, и тоже вспоминал о нем. Раньше до него возил немое кино хмурый сухощавый парень, и не только ребятишки, а и многие взрослые смотрели лишь картинки на белом полотне экрана. Грамотные, даже учителя семилетней школы, и то не всегда успевали прочитать, о чем говорят люди в кинокартине. В зале слышались крики и шепотки, а после кино все долго еще расспрашивали друг друга — о чем все-таки шло кино?

До Юры безбилетников, нашего брата, и близко не допускали до дверей клуба. Ежели кому удавалось незаметно занырнуть в зал, то завклубом, однорукий Михаил Грачев, — руку ему отняли в больнице после несчастья на тракторе — вылавливал «зайцев» из-под скамеек и зло выпинывал на улицу. Однажды и я получил чугунный пинок ниже поясницы, и у меня пропала всякая охота скрытно проникнуть в кино.

Весной того года, как началась война, вместо неразговорчивого киномеханика привез кино коренастый парень в кожаном летчитском шлеме. Мы с ребятами отирались возле клуба и сразу отметили, как он здорово похож на летчика Валерия Чкалова. Может, родня и на самом деле летчик?

Вначале он не заметил нас: занес в клуб аппарат, динамо и железные банки с частями кино. И только потам весело махнул нам шлемом:

— Эй, хлопцы, айда сюда!

— На што? — отозвался за всех Витька Паршуков, сын командира-пограничника.

— Не на што, а зачем. Нечего лодырничать. Ать-два и развесить по селу оповещения о кино! Понятно? — скомандовал он, и кто побойчее, тем и достались листы бумаги с названием кино и часами показа его в клубе.

Если мой крестный дядя Ваня успевал до кино вернуться с поля, он брал меня с собой и покупал билеты на двоих. Тогда, как и все юровчане, я и узнал, кто такой новый киномеханик и почему все стали наперебой зазывать его к себе на квартиру.

Крутить динамо Юра набирал из взрослых парней команду в два раза больше, чем было частей у картины. И нас запускал в клуб тоже как «динамщиков», у каждого брал в залог фуражку. Парням он возвращал кепки-восьмиклинки после того, как кто-то из них прокрутит часть, а нам — после картины. Михаил Грачев косился на нас и по привычке норовил вышарить, но дядя Юра отрезал:

— Хлопцев не трогать! Они у меня помощники.

Артистом назвали киномеханика неспроста. Юра знал наизусть, о чем писалось в кадрах, и громко, на весь зал озвучивал немое кино. Да не просто читал, а говорил голосами героев кино. Отпала всякая нужда читать надписи, знай смотри да слушай дядю Юру! Окончится кино и все на прощание сто спасиб ему скажут и в гости позовут.

— Ну, и артист, ну и артист! Прямо-таки всяко играет голосом! И где нам нашли такого золотого парня! — слышалось на улице, когда люди расходились по домам из клуба.

Лишь однажды дядя Юра забылся, когда показывал немое кино про Чапаева. В тот момент, когда он переплывал реку Урал и белоказаки стали строчить из пулемета, Юра отступил от киноаппарата и закричал через зал Чапаеву:

— Василий Иванович! Ныряй, ныряй скорее! Убьют ведь, гады, убьют! — И он, и все мы заплакали: так жаль, так жаль стало Чапаева, так обидно, что ничем не можем ему помочь…

Днями Юра успевал кому-нибудь запаять посуду или расколоть дрова, у бабушки вот баню с дядей Ваней перекатали. Любил он париться! Так поддаст на каменку — треск стоит и на улице жара, а он крякает да хлещется веником! Потом окатится холодной водой из таза, горячий и красный, в одних подштанниках вылетает на заулок, мчится к бабушке. А там на столе пофыркивает самовар, к чаю я приносил из погреба костянику в рассоле, бабушка заставляла стол шаньгами и пирогами.

Дядя Юра расчесывал коротко стриженные белые волосы гребешком, они садились с моим лёльком чаевничать. А после кино шли вместе холостовать. И где бы ни пели парни под гармонь, я сыздали узнавал голос Юры Артиста. Оба поговаривали о службе в Красной Армии: дядя Ваня мечтал о флоте и давно носил поверх тельняшки белую морскую рубаху с большим отложным воротником, а Юра твердо решил попасть в авиацию.