Сыновья Беки

– Родненькие мои, – повторяла мать, всхлипывая, и обнимала то одного, то другого. – Одних я вас больше никуда не пущу! Где вы пропадали так долго?

– Мы бы уж давно были дома, если бы Элмарза нас не задержал.

– Ах, будь он проклят! Что ему от вас надо?

– Сначала хотел дрова отобрать, потом отпустил, – сказал Хасан.

– Удивительно, что отпустил. Наверное, потому и снег идет в такую пору.

– Он сказал, сегодня ураза начинается, потому и отпускает, – вставил Хусен.

– Родненькие мои, промокли до нитки. Сейчас я вас обсушу, отогрею, – приговаривала Кайпа, радуясь, что нашла своих мальчиков живыми и невредимыми.

Дети стеганули лошадь, она рванула. Хасан и Хусен побежали вперед.

– Дома сразу скиньте с себя мокрую одежду, – крикнула им вдогонку Кайпа, – я натопила кукурузными стеблями, у нас тепло…

Забыв об усталости, братья бежали по селу. Уже темнело.

– Ассалату, ва ассаламу…

Это голос муллы. С минарета деревянной мечети он возвещал о наступлении уразы.

Часть вторая

1

Весна в тот год наступила необычно рано. Старожилы утверждали, что давно так не бывало.

По весне главная забота о пахоте. Однако многие считали, что приступать к ней еще не время – ласточка не прилетела, а она как пить дать принесет с собой снег. Но не все так думали, иные решали по-своему: чего ждать, если двор уже весь затянут травой, будто ковром покрыт, и крапива вдоль плетня вытянулась уже по колено. Кто готов, пусть пашет, а кто не готов, тому не грех поторопиться…

У Гойберда сборы не долги. Он обстругал и заточил кол из сырого граба, купил у Соси две мерки кукурузы – и все сборы.

Огород ему соседи вспахали заодно со своим. С делянкой в поле дело посложнее – люди и со своей десятиной с трудом управляются. Вот и решил Гойберд сеять кукурузу под кол. А что поделаешь, коли лошади нет?

Ранним теплым утром, любуясь безоблачным небом и щурясь от яркого солнца, стоит он руки в боки у своего порога и, довольно потягиваясь, говорит:

– Бог милостив, решил порадовать бедный люд ранней весной.

«Только в мое положение Бог никак не войдет», – думает про себя Хажар, сидя на корточках возле Гойберда. Она всегда так присаживается после приступа кашля, выбивающего из сил. И с трудом поднимается только после того, как голова перестанет кружиться.

– И тебе полегчает, – оборачивается Гойберд к жене, – видишь, погода какая стоит?

– Да со мной будь что будет, – машет рукой Хажар, – лишь бы эту десятину засеять.

– Бог даст – засеем.

– В прошлом году не посеяли, так теперь вот совсем обнищали…

– В этом году подправимся.

– Не лучше ли с кем-нибудь, у кого лошадь есть, в паре наполовину сеять? Так бы оно вернее.

– Что нам полдесятины даст?

– А под кол посеешь – сорняки задавят кукурузу.

– Следить надо. Тогда и сорняк не страшен.

С минуту Гойберд молчит, потом вдруг резко бросает:

– Этот твой сискал сегодня не испечется, что ли?

Хажар тяжело поднимается и уходит в дом.

Гойберд еще долго стоит во дворе и с надеждой всматривается, не едет ли кто по улице. Неплохо бы зерно подбросить в поле на попутной арбе, а самому и пешком дойти можно. Но, как на беду, никого не видать. «Наверно, все уже в поле», – досадует Гойберд.

Но вот наконец с сискалом в сумке и с кукурузой в талсах, что перекинуты через плечо, опираясь на кол, Гойберд вышел за ворота.

Человеку, который какой уж год не реже чем раз в неделю пешком отмеряет путь во Владикавказ и обратно, дорога до Витэ-балки вроде как и не дорога.

За отцом следует сын – поможет в поле, будет бросать зерна в ямки, глядишь, все дело быстрее пойдет. В руках у Рашида сумка, но в ней всего два сискала да щепоть соли: чего нет, того не возьмешь. В поле можно еще и крапивы нарвать: там она посочнее да и почище, чем под плетнем.

Хасан тоже выехал в поле: хоть мал, а хозяин. Возраст – не помеха, была бы лошадь.

Они с Исмаалом договорились пахать с Товмарзой, братом Сями и Элмарзы.

Товмарза поначалу заартачился.

– Да какая же это лошадь? – развел он руками, увидев у своих ворот мерина Хасана. – Шкура, натянутая на жерди, да и только!

– Поимей совесть, Товмарза, не куражься над сиротами, – пристыдил Исмаал.

Хасан хотел было от обиды повернуть назад, да удержался. Куда подашься без плуга. В селе он есть не у каждого. Элмарза дает им свой, а они за это должны вспахать и его десятину.

Всю дорогу не унимался Товмарза.

– Нно, кляча! – покрикивал он. – Она едва тащит, как же пахать-то будет?

– Еще как будет, – отрезал Исмаал, – получше твоей. Я в прошлом году пахал на ней, знаю.

– Посмотрим…

Едва перебрались через Согап-ров, увидели вдали мужчину и мальчика. Мужчина с палкой в руках, а мальчик помахивает то ли сумкой, то ли узелком каким-то.

– Сдается мне, это Гойберд, – сказал Исмаал, – походка его.

– А с чего бы он с такой большой палкой? – хихикнул Товмарза.

Хасан знал, что в руках у Гойберда не палка, но разговаривать с Товмарзой не хотел.

Скоро они нагнали пешеходов. Это и правда были Гойберд с Рашидом.

– Эй вы, идите забирайтесь на арбу, – великодушно разрешил Товмарза.

– Благодарим. Мы пешком дойдем, – ответил Гойберд.

– Что ж, тебе не привыкать.