Паук швырнул камень туда, откуда, по его мнению, доносился голос, и услышал, как камень, не причинив никому вреда, упал в кусты.
– У тебя пальцы, – сказал голос, – а у меня когти, что острее ножей. У тебя две ноги, а у меня четыре лапы, что никогда не устают и могут бежать вдесятеро быстрее и дольше тебя. Твои зубы могут есть мясо, если огонь размягчит его и убьет его вкус, потому что у тебя маленькие обезьяньи зубки, пригодные для разжевывания мягких фруктов и мелких букашек; а мои зубы раздирают и рвут живую плоть до костей, и я могу проглотить ее, пока свежая кровь еще бьет фонтаном в небо.
И тут Паук издал звук. Такой звук, какой можно издать без языка, даже не открывая рта. Это было «ме», в котором звучало презрительное удивление.
Из тьмы раздался рев, рев ярости и бессилия.
Паук начал мурлыкать под нос «Тигриный рэгтайм». Этой старой песенкой хорошо дразнить тигров. «Держи-ка тигра, – поется в ней. – Где же этот тигр?»
Когда в следующий раз из темноты донесся голос, он звучал ближе, чем прежде.
– Твоя женщина у меня, дитя Ананси. Когда я покончу с тобой, я разорву ее плоть. Ее мясо будет повкуснее твоего.
Паук выдал «хмф!» – звук, который люди издают, когда знают, что им лгут.
– Ее зовут Рози.
И тогда Паук застонал.
В темноте засмеялись.
– А что до глаз, – сказал зверь, – твои глаза, если повезет, видят лишь очевидное в разгар дня, тогда как глаза моего народа могут видеть, как встают дыбом волоски у тебя на руках, когда я говорю с тобой, видеть ужас на твоем лице – прямо посреди ночи. Бойся меня, дитя Ананси, и, если есть у тебя последние молитвы, молись прямо сейчас.
Никаких молитв у Паука не было, но у него были камни, и он мог их швырять. Возможно, ему повезет, и камень хоть как-то навредит в этой темноте. Паук знал, что если так случится, это будет чудо, но он всю свою жизнь полагался на чудеса.
Он потянулся за следующим камнем.
Что-то легко коснулось его руки.
– Ломаного пенни не дал бы за твои мысли, – сказал из темноты голос большой кошки. А затем добавил игриво: – Ну, что же ты не отвечаешь? Кошка язык откусила?
Маленький паучок молчал. Пауки склонны к тишине. Даже те, что умеют издавать звуки, обычно пребывают в молчаливом ожидании. Больше всего пауку приходится ждать.
Ночь понемногу заполнялась тихим шелестом.
Паук подумал, что гордится маленьким семиногим паучком из крови, слюны и земли и благодарен ему. Паучок перебежал с его руки на плечо.
Паук не мог их видеть, но знал, что все они здесь: великие пауки и малые пауки, ядовитые пауки и кусачие пауки, огромные мохнатые пауки и элегантно хитиновые пауки. Их глаза получали столько света, сколько могли найти, но кроме того они «видели» своими ногами, собирая из вибраций виртуальный образ окружающего мира.
Это была армия.
– Когда ты умрешь, дитя Ананси, – снова заговорил Тигр из темноты, – когда весь твой род умрет, тогда истории станут моими. И люди снова начнут рассказывать истории Тигра. Они будут собираться вместе и прославлять мое коварство и мою силу, мою жестокость и мою радость. Каждая история будет моей. Каждая песня будет моей. А мир станет таким, каким уже был однажды. Трудным. Темным.
Паук слушал, как шелестит его армия.
Он сидел на краю обрыва не просто так. Хотя отступать ему было некуда, это также означало, что Тигр не решится прыгнуть, ему придется подкрасться.
Паук засмеялся.
– Над чем ты смеешься, дитя Ананси? Совсем разум потерял?
Над этими словами Паук смеялся дольше и громче.
Из тьмы донесся вой. Тигр встретился с армией Паука.
Паучьи яды бывают разные. Часто между укусом и его последствиями проходит много времени. Натуралисты годами ломали головы: существуют пауки, от укуса которых рана сильно гноится и только через год заживает. Что же до того, почему пауки так поступают, ответ прост: пауков это забавяет, и потом они хотят, чтобы о них никогда не забывали.