Владик оставляет меня в ступоре стоять у стола, а сам по-хозяйски топает к холодильнику. Буквально повисает на дверце, пытаясь открыть. Кряхтит, тянет на себя. Но стоит ей поддаться и чуть отодвинуться, оставляя зазор, как малыш теряет равновесие и вместо того, чтобы довести дело до конца, наваливается на нее всем телом, захлопывая.
– Ну, вот, – сокрушенно выдыхает он, однако не отступает.
Собравшись с силами, вновь принимается штурмовать неприступный холодильник.
Усмехнувшись, подхожу к Владику, одним легким движением приоткрываю дверцу, позволяя ему заглянуть внутрь. Мальчишка сначала запрокидывает голову, чтобы лучезарно улыбнуться, напомнив при этом всегда сияющую Еву. Кивает мне в знак благодарности, а потом переводит внимание на полки.
Смотрю на него сверху вниз, пока он перебирает продукты, воодушевленно ковыряется в боковых ящиках. Не могу привыкнуть, что малыш такой крохотный, но самостоятельный.
И выбросить из головы его уверенное «па» я тоже не в силах. Запомнил в точности до интонации, которой Владик это произнес. Если в ту ночь в автосалоне он называл меня так спросонья, путался от усталости и стресса, то сейчас… Не понимаю.
Впрочем, есть одно объяснение. Ребенку не хватает отца, и он ищет его в каждом встречном. Примеряет эту роль на любого, кто проявит к нему внимание. Но я не настоящий папа и заменить его вряд ли смог бы. Очерствел за четыре года. Странно, что я вообще об этом думаю…
– Вот так, молодец, – сам себя хвалит Владик, когда достает банку с шоколадной пастой.
Водит ладошкой по большой круглой крышке, но та даже на миллиметр не поддается. Подумав, Владик протягивает «добычу» мне. Пройдясь по этикетке взглядом, я сомневаюсь.
– Помоги, – просит тихо, надувает губы и длинными ресницами хлопает.
Как отказать? Благо, хоть опять папой не зовет – слишком сильное оружие. Одно короткое слово, а отключает мозг напрочь, заставляет беспрекословно выполнять любые приказы.
– Ты уверен, что тебе это можно? – недоверчиво кошусь на состав и срок годности пасты. Пытаюсь сопротивляться обаянию хитрого мальчишки. – Ты вообще знаешь, что это? – убедившись, что все в порядке, машинально откручиваю крышку. Все-таки сдаюсь.
– Я знаю, как это едят, – деловито отвечает он и забирает банку.
Бежит за хлебом и чайной ложкой. Поразмыслив, указывает пальчиком на посудный шкаф над раковиной, до которого сам не может дотянуться. Я послушно бреду к нему, подаю тарелку. И на секунду становится неясно, кто из нас взрослый.
Ведь пока я пребываю в прострации, Владик со знанием дела несет продукты на стол, раскладывает хлеб на блюде, погружает ложечку в шоколадную пасту – и принимается делать бутерброды. Намазывает небрежно, ломая свежую мякоть и разбрасывая крошки. Но щедро. На некоторых ломтях вырастает целая шоколадная гора.
Справившись с «готовкой», последнюю ложку пасты Владик запихивает в рот. Как истинный повар, который должен лично попробовать свое блюдо.
– Вкусно, – бубнит, пачкаясь в шоколаде. Вытирает рот ладошкой, но лишь сильнее размазывает темные следы.
Забирается на стул, поджимая ноги под себя, двигает тарелку на середину стола, берет хлеб. И зыркает на меня.
– Ешь, – кусает свой бутерброд. И смахивает крошки. – А то не выр-ластешь.
Видимо, по привычке дублирует мамину фразу. Но, задрав голову и осмотрев меня внимательно, задумчиво умолкает. Размышляет, стоит ли вообще такого бугая кормить, а потом, все-таки сжалившись надо мной, протягивает половину своего ломтика.
– Как скажешь, – устраиваюсь рядом, принимаю угощение, хотя выглядит оно неважно. Но огорчать старательного повара не хочется. И его довольная улыбка подтверждает, что я все делаю правильно.
Вроде бы…
В таком виде нас и застала Ева. Влетев в кухню, останавливается у стола и растерянно застывает. Темно-янтарный взгляд хмуро падает на тарелку с растерзанными шоколадными бутербродами.
– Почему не дождались ужина? – укоризненно качает головой, поглядывая на сына. Со мной зрительного контакта старается избегать. – А что вы едите? – тонкие пальчики обхватывают банку.
– Мам, я сам пр-лиготовил, – гордо хвастается Владик.
Тянется к тарелке и подталкивает ее ближе к маме. Жестом, взглядом, – всем своим видом приглашает присоединиться. И нетерпеливо ерзает на стуле, нервничая.
– Ураганчик, ты большой молодец. Но… – все-таки отламывает кусочек. – Ты же знаешь, что это вредно, – вздохнув, морщится слегка. А выглядит при этом скорее мило, чем грозно. И становится еще добрее и уютнее, когда все-таки сдается сыну и пробует его бутерброд. Прикрывает глаза, делая вид, что вкусно, а Владик довольно хихикает.
Стараюсь наблюдать за ними со стороны, не вмешиваться, будто сижу за стеклом. Упорно ограждаю себя от чужой семьи, но эти двое втягивают меня в свою жизнь. И сейчас я не могу не улыбнуться. А короткая фраза сама вырывается из горла.
– Вредная здесь не еда, – произношу серьезным тоном. И машинально принимаю из рук Владика очередной ломтик хлеба.