Сын Зевса. В глуби веков

Противники сошлись, оглушая друг друга воинственным кличем. Непомерная сила надвигалась на фиванцев, но они не собирались отступать, а еще и бранились и кричали – пусть македоняне согласятся, что все-таки они хуже фиванцев!

Сначала метали друг в друга дротики. Потом стали рубиться мечами. Дрались упорно, беспощадно. Раненые и с той и с другой стороны валились под ноги дерущимся.

– Не предадим детей и родителей рабству! – кричали фиванцы. – Не предадим родину, общий свой дом неистовству македонян!

– Не уроним доблести нашей! – кричали македоняне. – Не уроним славы Македонии!

Александр, видя, что фиванцы не сдаются, а воины его уже утомлены, ввел в сражение свежее войско. Но фиванцы как безумные дрались с еще большей отвагой, с еще большей дерзостью.

И тут Александр двинул на них фалангу. Фаланга шла шаг в шаг, выставив тяжелые копья, закрывшись железной стеной щитов. Фиванцы еще пытались отбиваться. Но фалангиты смешали и опрокинули их. Поняв, что битва безнадежно проиграна, фиванцы в ужасе бросились в город – и пехота и конница. В воротах они сгрудились всей массой, лошади сбивали и топтали копытами пехотинцев, многие погибали тут же… Не помня себя, фиванцы стремились под защиту стен. Но они не успели закрыть за собой ворота, и македоняне вместе с ними ворвались в город.

Македонские воины, взбешенные сопротивлением, гнали фиванцев по улицам, рубили и убивали всех, кто попадался. Они пробились к Кадмею, и освобожденный македонский гарнизон ринулся в нижний город на помощь своим. Македоняне лезли на стены, сбивая защиту, разрушали дома, врывались в храмы…

Белые перья на шлеме Александра мелькали всюду, где шла самая горячая битва. Он командовал, он ободрял свои войска. Он дрался сам, меч его сверкал, быстрый, как молния, и такой же, как молния, беспощадный.

Фиванцы еще кое-где защищались, но это уже была храбрость отчаяния. Фиванские всадники, потерявшие команду и метавшиеся по городу, увидели незапертые ворота, распахнули их и умчались в поле. Толпы безоружных фиванских горожан с криком бежали по улицам, настигаемые македонянами, и падали под ударами их мечей и копий. Немолчный стон стоял над городом – вопли, рыдания, жалкий плач детей, мольбы о помощи, проклятия ненавистным врагам…

Фалангиты, разгоряченные битвой, не щадили никого – ни воина, который еще защищался, ни женщин, ни детей, заливая их кровью алтари богов. И не так беспощадны были македоняне, как те народы, которые так долго и так тяжко были угнетены Фивами, – платейцы, фокидяне и другие беотийские племена. Со страшной злобой они вымещали на гражданах жестокого города свои неисчислимые страдания.

Когда вечерний сумрак укрыл залитые кровью Фивы, Александр приказал солдатам вложить мечи в ножны. Шесть тысяч убитых фиванцев лежало на улицах города, на его площадях, на ступенях его храмов… Наступила ночь, но в Фивах не было тишины. По улицам бродили огни факелов, страшно выли собаки. И не переставая кричали и плакали женщины.

Наутро, едва поднялась над горами Беотии печальная туманная заря, македоняне вышли хоронить своих павших соратников. Они обошли весь город – заглядывали в дома и храмы, поднимали убитых и в торжественном молчании несли их на щитах к могилам.

Александр сам следил за тем, чтобы похоронные обряды строго соблюдались, чтобы отданы были все воинские почести павшим в бою. Пусть живые видят, что, если их тоже настигнет смерть на поле боя, об их душах позаботятся и не дадут им скитаться без пристанища.

Были принесены обильные жертвы богам. Не жалели благовоний. Царь и сам положил в огонь алтаря несколько драгоценных зерен ладана, привезенного из далеких стран.

После этого Александр созвал своих военачальников и этеров.

– Что будем делать с Фивами?

– Разорить! – сразу закричали платейцы и орхоменцы,[45] которые были в войсках Александра. – Чтобы их не было на земле!

– Как ты решишь, царь, так и будет, – сказал Филота, – но я напомню тебе, что в договоре есть пункт: за измену союзу – смерть.

Александр должен наказать фиванцев. Не наказать их нельзя. Если он простит сейчас Фивы, то же самое начнется в Афинах.

Александр знал, что Афины всегда готовы восстать против него. А там загремит оружием и Спарта – не зря же спартанцы взяли у перса деньги. И тогда опять междоусобная война. И тогда опять на неизвестное время отдалится его поход в Азию.

Но Александр не хотел решать судьбу Фив. Ведь он намеревался только овладеть стенами города и принудить его к сдаче. А вместо этого он уничтожил почти весь фиванский народ.

– Я отказываюсь выносить решение, – сказал Александр. – Здесь собрались военачальники многих народов. Среди вас есть и члены Коринфского съезда, на котором был провозглашен всеобщий мир. Я предоставляю вам судить Фивы и решить их судьбу. Как решит этот суд, так и будет.

Начался суд.

Судили фиванцев в большинстве платейцы, орхоменцы, фокидяне, феспийцы[46] – народы, покоренные Фивами. И все говорили только одно: Фивам прощения нет.