Сын Зевса. В глуби веков

Царь сегодня много пил. Сам того не замечая, он в последнее время все чаще стал искать успокоения в вине. Он видел, как его македоняне косятся на персов, которых царь приблизил к себе, он подмечал усмешки, когда какой-нибудь льстец называл его сыном Зевса… Многие из его полководцев все еще хмурятся, когда персидские вельможи, войдя, кланяются царю до земли и царь, по персидскому обычаю, целует их. Чего тут хмуриться? Церсы своим царям всегда кланялись до земли, царь у них — почти бог. И они нисколько не удивлены, что Александр тоже сын бога.

— Не довольно ли? — тихо сказал Гефестион, когда Александр еще потребовал вина.

Но Александр поднял чашу, выпил до дна и приказал снова налить. Гефестион с грустью смотрел на него. Сам он был трезв.

Пир становился все шумнее, все веселее. Старики пели македонские песни. Шутки, анекдоты, хохот…

Неожиданно в нестройный шум пира влились звуки флейты. Появились флейтистки. Они пошли между столами, стройные, в эллинских одеждах, с венками на голове, наигрывая на флейтах.

Гости встретили флейтисток радостным ревом. Царь глядел на них туманными глазами; где-то он уже видел такие пиры — пьяные голоса, песни, флейтистки… Да, он видел все это на пирах своего отца Филиппа. И когда-то он презирал эти пиры…

Праздновали весь день с перерывами, с отдыхом. Засыпали на ложах, выходили в сад освежиться. И снова пили, ели, веселились…

Ночь наступила сразу, как только зашло солнце. Зажгли светильники. За колоннами дворца, в темноте сада, закачались красные языки факелов.

Одна из флейтисток, афинянка Таис, которая пришла сюда вместе с армией Александра, закричала, обращаясь к царю и его этерам:

— Царь македонский Александр совершил много прекрасных дел. Но самым прекрасным делом его будет, если он сожжет этот дворец Ксеркса, которым так тщеславятся персы. Ведь и Ксеркс когда-то сжег наши Афины. Как бы я хотела поджечь этот дворец Ксеркса! Персам не было бы большего унижения, если бы дворец их царей сгорел от руки женщины!

Отовсюду раздались пьяные крики:

— Подожжем дворец! Подожжем!

— Пусть царь начнет это дело. Это подобает только царю!

Александр вскочил. Не ради того, чтобы мстить персам за сожженные Афины, он предаст огню царский дворец. Но персидским властителям надо дать почувствовать, что они уже не властвуют на персидской земле. Они всё еще думают, что царство принадлежит Дарию, а не Александру. Так вот Александр сделает то, от чего персы придут в ужас и поймут, кто их настоящий властитель. Да, он это сделает!

Александр схватил факел и поджег тяжелый златотканый занавес. Этеры, с грохотом опрокидывая столы и ложа, размахивая факелами и светильниками, начали поджигать стоколонный зал. Таис торжествующе кричала, поджигая все, что могло гореть.

Это было странное, дикое зрелище: обезумевшие люди разрушали прекрасное здание, огни факелов метались над их головами, пронзительно свистели флейты, бессмысленные крики вторили им…

Гефестион молча встал и ушел из дворца.

Пламя охватило занавеси, ковры, украшенные золотом и серебром. Пламя взлетело вверх, занялись кедровые перекрытия.

В лагере увидели пожар. Воины поспешно тащили воду, чтобы заливать пламя. Но прибежали и остановились в изумлении — и царь и его гости сами поджигали дворец!

Македоняне обрадовались и тоже принялись бросать в огонь все, что попадало под руку. Они решили, что если царь разрушает Персеполь, значит, он задумал уйти навсегда из этой страны обратно, домой!

Каменная сказка Персеполя, для украшения которой везли кедры с Ливанских гор, а золото из Лидии и Бактрии, для которой Иония дала серебро и бронзу, а из Индии доставили слоновую кость, вдохновенная работа лучших мастеров Азии исчезала в огне.

Пьяная толпа орала и ревела от восторга. Тронный зал персидских царей разрушался. Проваливалась кровля. Падали тонкие резные колонны…

— Что ты делаешь, царь! — беспомощно повторял Парменион. — Что ты делаешь? Остановись! Пощади это прекрасное здание: ведь это памятник прежней персидской славы!

— Вот потому этот дворец и горит, — ответил Александр, — что это горит их слава!

Но когда огонь перекинулся в соседние покои, Александр приказал потушить пожар.

Подойдя к задымленному трону, Александр увидел, что каменная стела с изображением Ксеркса лежит на полу, и остановился в раздумье.

— Оставить тебя лежать под ногами за твой жестокий поход в Элладу? — сказал он, глядя в каменное лицо Ксеркса. — Или поднять тебя за твою доблесть?

Но постоял и молча отошел, оставив Ксеркса лежать.

Парменион не удержался, чтобы еще раз не упрекнуть Александра.

— Пусть знают персы, что их могущество умерло навеки! — упрямо ответил Александр.

И, чтобы еще раз доказать это, он отдал войску город персидских царей на разграбление.

— Это самый враждебный город из всех азиатских городов. Возьмите его!