«Ну да, очаровала его Малфрида, использовала себе на корысть. Наверняка Домжар таким красенем в его-то годах оставался, потому что водой чародейской его ведьма потчевала. Вон этой воды тут сколько! За это любой ей служить станет».
Источники живой и мертвой воды Добрыня тут замечал постоянно. То там голубым блеснет под корягами, то тут золотисто-розовым осветит низину. Если непосвященный к ним прикоснется – вмиг погибнет чародейство, погаснет свечение. Малк Любечанин, названый отец Добрыни, объяснял ему это, так как сам некогда у волхвов служил. Но потом ушел от них, стал лекарем, травами и мазями лечил хворых, да так удачно, что слава о Малке далеко разошлась, люди к нему отовсюду приезжали. А вот Добрыня его оставил, ушел, когда понял, что не его это дело – травы выискивать да пестом в ступе их измельчать. Да и вообще жизнь у него была другая. Эх, как же он тосковал по этой шумной людской жизни! А тут… Тьфу! Вон опять кто-то из кустов на них пялится. Экое диво! Добрыня таких и не знал – маленький, зеленоватый, как все в этом сумраке, а лицо… вернее, два лица – одно где и положено, другое на животе. И оба широкие, улыбающиеся.
– Это колтки, дух бузины, – проследив за его взглядом, сказала Забава. Девушка говорила почти спокойно – уже начала привыкать к чудесам нави. И пояснила: – Колтки неплохие, только очень надоедливые. Отец мне рассказывал, что человек даже может нанять на службу этих двуликих, но для этого надо сперва множество их проказ вытерпеть. Уж очень они мусорить любят. Если выдержишь их безобразия, то служат потом за угощение. Колтки страсть как угощение и подарки любят.
Добрыня только уловил, что этих нанять на службу можно. За угощение. Но где он тут угощение найдет? Сами вон только ягодами питаются.
– А ну, иди сюда, колтки… или как там тебя. Ну и имечко! Давай я тебя лучше Славобором нареку.
У колтки глаза завращались – и на лице, и на животе. Подошел, прихрамывая. И тут же стал болтать, что называться Славобором ему ох как любо! Теперь он от других колтки станет отличаться и всем вокруг об этом поведает, заставит и других духов себя так называть… Болтал он не переставая. А Добрыня пытался сосредоточиться под его неумолкающий говор, размышлял, как бы этого лесовика заставить себе послужить. В первую очередь следует дать ему угощение для примана. Или подарок. Ну и что он мог этому двуликому предложить? Посадник осмотрел себя, бросил взгляд на Забаву. Оба они были в рыжих крашеных рубахах без всяких оберегов: когда отдают на гибель, обереги не полагаются, чтобы без обережной силы умереть легче было. Ну, у Добрыни были еще штаны, стянутые в щиколотках шнурком. Лапти на ногах и у него, и у Забавы – как же вятичи и без лаптей! По летней поре на Руси селяне уже давно обувку скинули, чтобы не истрепать, ходят босиком. Вятичи же все равно в лаптях лыковых.
– Эй, ты что вытворяешь, Славобор? – возмутился Добрыня, когда колтки стал ему в лицо кидать комья грязи.
А тот ничего, смеется. И сам весь такой грязный, босые пятки в заскорузлой глине, оба лица в темных разводах. Гм. Дух бузины. А отойти от своих зарослей бузины он в силах?
– Я вот тебе лапти свои решил отдать, – сказал важно Добрыня. – Подарок такой. Возьмешь?
Колки лишь на миг умолк, а потом опять: Славобору лапти не нужны, но если дарят – возьмет. Ни у кого другого лаптей нет, у него, Славобора, есть! И схватил их, прижал к себе, словно ценность какую, обнюхивать принялся, но на ноги надеть не додумался. Да куда там, они, почитай, едва ли не с самого колтки были.
Забава наблюдала со стороны. Потом даже ахнула тихонько, когда Добрян сговорился с колтки, чтобы тот вывел их к Оку Земли. Названный Славобором соглашался, говорил, что отведет за дар этот чудесный, что быстро проводит их и опять под бузину свою вернется. Простодушный такой уродец хроменький. Или это Добрян смог повлиять на него, как и ранее на всякого влиял? Умел этот боян заставлять всех себя слушать.
Колтки не соврал, вел их скоренько, даже от появляющихся то и дело духов отмахивался: дескать, мои эти смертные, у меня с ними уговор есть. А вот не заведет ли он их куда не надо? Духам верить нельзя, они всегда себе на уме. Но, видать, уж очень лапти пришлись по душе колтки – то перед очами на животе их рассматривал по пути, то на голову лысую норовил примерить.
Но вдруг замер, стоял, принюхиваясь обоими носами, четырьмя глазами поводил. Лес вокруг вроде уже поредел, деревья стояли не так густо, а на полянке среди молодой зелени лежал высокий поваленный ясень. И, видать, не так давно поваленный – его ветвистая крона еще вся была в свежей зелени. Колтки подошел к ней, а потом неожиданно зашипел кошкой, подскочил и быстро кинулся прочь. Хроменький, а когда надо, то и прыть откуда-то взялась. Даже лапти любимые уронил, так уносился.
– Вот паскудник, – пробурчал Добрыня. – Договаривайся с таким. Ну да ладно, я хоть опять обуюсь. А то по шишкам и сучкам мне скакать… Эй, девушка, да что это ты там усмотрела?