Сын ведьмы

– Своей кровью заклинаю, своей кровью призываю… Ко мне на сохранение. В единый миг поддаться и быть спасенным!..

Она еще колдовала, когда Кощей, уже с почти наполовину перерубленной шеей, вдруг очнулся, перестал медлить и, стремительно схватив Добрыню свободной рукой, стал сдавливать. Неуязвимая кольчуга сперва сдерживала невероятную мощь каменной десницы великана, потом стала поддаваться, и витязь закричал. Меч выпал из его руки, только шлем отразил огромные бездушные глаза. Отразил, как изнутри их вспыхнул аспидно-алым светом зрачок, а потом стал расплываться кровавым пятном, залил всю глазницу… и потемнел. Или это потемнело в глазах Добрыни? Он еще чувствовал, как его сжимает гигантский кулак, а потом, когда его уже никто не держал, он полетел в пустоту, ударился, покатился. Казалось, сейчас и дух вылетит из обмякшего тела, но он помнил, что надо вставать, надо отражать новые нападки. Он ведь не сразил Бессмертного, он должен продолжать…

Кто-то помогал ему подняться, тащил. А вокруг носились некие темные вихри, чернота налетала, пронзала холодом, валила с ног. Но рядом было надежное плечо, Добрыню удерживали, вели через эти темные вьюги, смерчи, сквозь дикий яростный вой.

Он с удивлением понял, что его поддерживает кромешник Мокей, увидел его так близко… И этот прищуренный от ветра обычный серый глаз, и повязку через другую глазницу. Лицо вроде молодое, но с какими-то скорбными морщинами. Сколько ему лет? Да о чем, в конце концов, он сейчас думает?

– Куда тащишь меня? Где Кощей?

– А вон же, в руках у Малфриды.

Они были уже рядом, могли рассмотреть ее за темными стонущими вихрями, которые вдруг стали смыкаться в ее окровавленных ладонях, блеснули металлом. И Добрыня с удивлением увидел, что ведьма держит в руках обычную штопальную иглу.

– Это и есть смерть Кощеева! – почти с восторгом произнес рядом Мокей.

Малфрида кинула на него быстрый гневный взгляд, будто бы он мешал, и продолжила колдовать.

И на глазах удивленного Добрыни игла исчезла, и теперь чародейка держала обычное белое яйцо. Которое вдруг потемнело, обросло сероватым пером, и вот уже бьет крыльями, пытаясь вырваться, дикая утка. Она даже крякнула, но тут ее утиный клюв расширился, задергался подвижным носом – ведьма уже держала бьющего лапами зайца.

Малфрида еще что-то прорычала и подбросила зайца. Сейчас сбежит… Но над ней, прямо в воздухе, словно огромная пасть, вдруг открылся возникший невесть откуда каменный сундук, заяц впрыгнул в него будто по собственной воле, и крышка захлопнулась. Тяжелые канаты оплели сундук, подняли куда-то вверх, унесли…

Добрыня только смотрел. Не было мути тумана, не было темных вихрей, расходились тяжелые тучи, и над горным перевалом заалело низкое солнце. И везде: на склонах с полосами снега, на вершинах елей, на камнях плоскогорья – сияли багряные блики, как будто разлитая кровь.

– Так где же Кощей? Ты заколдовала его?

Малфрида слабо опустилась на колени. После вспышки сильного чародейства она выглядела обессиленной – лицо посерело и осунулось, волосы повисли космами, вокруг глаз образовались темные круги. Дышала тяжело, как после долгого бега.

Мокей поддержал ее, стал хлопать по щекам, не давая впасть в беспамятство.

– Все, милая, все! Ты заколдовала его, уничтожила его силу. Он не сможет больше явиться!

Кромешник почти смеялся, но потом лицо его помрачнело.

– Однако… кто знает, сколько его чар могло проникнуть в тебя саму, когда Кощея развеивала. И может так случиться, что однажды ты не сумеешь с этим справиться.

Он не договорил, просто смотрел на нее – и столько было в этом взгляде!

– И все же, куда делся Кощей? – хотел понять Добрыня.

– Да оглянись же ты! – резко ответил ему Мокей. – Посмотри на тень – это все, что от него осталось.

Добрыня оглянулся и онемел. Там, где над ними возвышалась каменная стена высокой горы, виднелась темная нечеткая тень. Словно камни там расплавились и почернели, когда душа покинула тело Бессмертного. Почти под горной грядой наверху можно было рассмотреть тень от его головы, широченные плечи великана, широко расставленные ноги. Но это была всего лишь тень. А сам Кощей…

Добрыня понял.

– Ты заколдовала его душу, Малфрида! Спрятала в иголке, иголку в яйце, яйцо в утке, утку в зайце, зайца… Где тот сундук, в котором ты его замуровала?

– Далеко, – отозвалась ведьма, поднимаясь с помощью Мокея. – В безбрежном море, на одиноком острове, на высоком дереве. И уж поверь, Добрынюшка, не тебе предстоит однажды сломать эту иголку. Ты же… ты остался человеком. И что? Жалеешь теперь?

Как он мог жалеть? Он стоял живой, по щеке текла кровь из пореза, все тело болело, однако он видел все вокруг, дышал, ощущал упоительный запах тающих снегов и чувствовал во рту вкус хвои, аромат ее коры. Огромная тень высилась над ним, но уже не угрожала. Это была всего лишь тень, о которой особо и думать теперь не стоило.