Сын цирка

Загруженный желудок не помешал Фаруку уснуть. Правда, сон был не глубокий. Ему мешала напряженная работа пищеварительного тракта, громкое бульканье, рычание и внезапная отрыжка. Доктор посапывал, время от времени просыпался от мыслей о том, что его дочери утонули, или их хватил солнечный удар, или на них напали и изнасиловали. После этого он снова дремал.

На границе сна и яви в его воображении появлялись и растворялись подробности изменения пола Ра-хула. Эти мысли перемещались из сознания в подсознание, подобно запаху перегоняемого самогона-фени. Такое экзотическое отклонение от обычного течения мыслей, вторгаясь в стандартные представления Фарука, соседствовало с его стереотипами о непорочности дочерей и преданности жены. Немного за их пределы выходили представления Даруваллы о Джоне Д, поскольку доктор мечтал, чтобы молодому человеку удалось подняться выше отвратительных обстоятельств его рождения и поведения родной матери. Во сне Дарувалла думал, что если бы ему удалось запечатлеть свои впечатления в романе, он стал бы таким же профессиональным литератором, как Солтер.

К сожалению, яркая и броская внешность парня, самоуверенные манеры скрывали отсутствие в нем других способностей. Печально, но парень не из способных. В своей оценке Фарук не расходился во мнении с братом и его женой, поскольку и Джамшед, и Джозефина уверенно полагали, что у Джона нет будущего. Учился он без всякого интереса. Но, может быть, это и свидетельствовало о его склонности к драматическому искусству?

А почему бы и нет? Забывая, что такая мысль исходила от Джулии, доктор решил, что Джон Д сможет стать кинозвездой. Внезапно Дарувалла в этом уверился: либо Джон будет знаменитым киноартистом, либо никем не будет. Это судьба. Так впервые доктор почувствовал, что даже мимолетное отчаяние способно превратиться в закваску, от которой забурлит сок его творческого процесса. Именно соки творчества в сочетании с более известным науке желудочным соком дали толчок воображению Даруваллы.

В этот самый момент доктор очнулся в результате сильной отрыжки и страшного беспокойства. Он приподнялся в гамаке, чтобы убедиться: его дочери не пострадали ни от сил природы, ни от мужских рук — после чего снова смежил очи, раскрыл рот и уронил руку, касаясь пальцами пляжного песка.

Прошел полдень, и пляж стал остывать. Поднявшийся ветерок чуть раскачал гамак, где лежал Дарувалла, все еще переваривая пишу. Он чувствовал во рту горьковатый привкус — или от рыбы виндалуу, или от пива. Пучило живот. Фарук приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости от гамака, в этом случае пускать газы будет не очень вежливо. И увидел рядом этого паразита Пункая, этого совершенно бесполезного посыльного.

— Она вернулась, — сказал мальчик.

— Убирайся, Пункай, — произнес Дарувалла.

— Она ищет вас, хиппи с пораненной ногой, — доложил посыльный, выговаривая «хыппы» так, что доктор, все еще поглощенный сложным процессом пищеварения, не понял его.

— Убирайся, Пункай, — повторил доктор, а потом увидел, что к нему приближается прихрамывающая женщина.

— Это он? Это — доктор? — спросила она Пункая.

— Ты жди здесь! Сначала я спрошу доктора! — приказал ей мальчик.

На первый взгляд женщине можно было дать лет 18 — 25. Широкие плечи, крупные груди, большие бедра. С толстыми коленками и огромными руками, которыми она за рубашку приподняла мальчика над землей и бросила его спиной в песок.

— Уё..вай отсюда.

Пункай поднялся и побежал к отелю. Фарук опустил ноги из гамака и посмотрел на женщину. Когда он встал, то поразился, как послеобеденный бриз охладил песок. И еще больше его поразило, насколько незнакомка оказалась выше его ростом. Фарук быстро нагнулся, чтобы надеть сандалии, и увидел, что женщина пришла без обуви и одна ее нога раздулась до размеров, в два раза превосходящих другую. Пока доктор находился в согнутом положении, незнакомка повернула опухшую ногу и показала ему грязную, гноящуюся подошву.

— Наступила на какое-то стеклышко. Думала, что все куски уже вытащила, однако оказалось не так, — медленно произнесла она.

Доктор взял ее ступню в свои руки и почувствовал, как женщина тяжело оперлась на его плечо, чтобы удержать равновесие. На подошве виднелось несколько маленьких красных ранок, затянутых вздувшейся от внутреннего нарыва кожей. В середине стопы просматривался нарыв размером с куриное яйцо, в центре его из разреза длиной 2 — 3 сантиметра сочился гной.