Сын Тишайшего

Записав немного сумбурные показания Гаврилова, я медленно выдыхаю, пытаясь успокоиться. Часть моего сознания просто пылает от злости. Ведь Федю фактически списали, потому и не стали выполнять царский приказ, что, вообще-то, чревато карами. Поэтому непонятно, бояре знали, что монарха травят или понадеялись на авось?

— Успокой людей, — поднимаю глаза на полусотника, отчего тот дёрнулся, как от удара. — Слово царское — крепче стали! Никто вас не обидит, и очень хорошо, что ты пришёл. Постарайся донести мои слова до надёжных людишек, дабы татей не спугнуть.

— Всё исполню, защитник наш! — стрелец рухнул на колени и перекрестился.

— Ступай, Иван Гаврилов сын. Ты справный служака, и я тебя не забуду.

Полусотник в сопровождении Саввы покинул спальню, а я всё пытался успокоиться. Вдруг распахнулась дверь, и появилась Аксинья.

— Испей, государь. Тебе сейчас это нужно, — нянька сунула чашку с тем самым напитком, отдающим валерианой.

И когда успела? Понятно, что подслушивала. Но здесь уже попахивает телепатий или нечистой силой.

— Взгляд у тебя был злой. Савва аж струхнул и мне шепнул, что успокоить надо отраду нашу. Ты такой же был после смерти Агафьюшки и Ильюши, когда лекарей казнить хотел, — женщина всхлипнула и протёрла глаза уголком платка, а моё сердце сжала застарелая боль. — Не мучай себя, государь. Слаб ты ещё, и всяко может случиться. Может, ну их к лешему, дела эти? Ведь лица на тебе нет.

Нянька права. Нельзя нервничать, вернее, показывать свои чувства окружающим. Аксинье с Саввой можно, они свои, ближе родных братьев и сестёр. А вот окружающие должны думать, что царь ещё слабый и больше увлечён игрушками да беседами с медиками.

— Хорошо. И травка твоя чудодейственная помогла, — отдаю пустую чашку улыбнувшейся няньке. — Я посплю немного и проследи, чтобы меня не беспокоили. А часа через два скажи Савве, чтобы звал учителя царевича — Зотова. В дела государственные сегодня более не полезу.

Надо переключиться и пообщаться с весьма примечательной личностью. Шутка ли — наставник самого Петра. Хотя насчёт него у Фёдора не самое лучшее мнение. У меня так вообще негативное, так как вспомнил некоторые моменты, о которых читал в своём времени.

* * *

Никита Зотов оказался невысоким бородатым мужичком своеобразной наружности. Есть такой тип людей «из грязи в князи». Мне так показалось, потому что уж больно вычурный кунтуш и яркую рубаху носил дьяк. А ведь ранее товарищ являл собой образец скромности и смирения.

Память услужливо подсказала, что учителя буквально навязал Иоаким. Интересно, что сказал бы патриарх, узнай о поведении своего протеже в будущем[1]. Надеюсь, он в гробу перевернулся.

Учитель давно раздражал Федю, так как в компетенции того он сомневался. Но молодой царь сделал ошибку, совершённую десятками толковых и умных правителей. Он пустил обучение младшего брата на самотёк. Если Ивану и сёстрам преподавали наставники, подобранные Симеоном Полоцким, то здесь случился прокол. Добавьте к этому хронические недомогания царя и душевные страдания, поэтому долгое время ему было не до Петруши.

Решение по Зотову я ещё не принял, но захотел проверить мои умозаключения на практике. Учить царевича должен компетентный товарищ, вот и проведём небольшое тестирование.

Никитка провёл процедуру приветствия монарха и встал у двери, удивлённо косясь на стол с письменными принадлежностями. Сзади привычной тенью застыл Савва, с трудом сдерживающий улыбку. Пришлось посвятить любопытных нянек в свои каверзные планы, отчего они хохотали так, что вбежали встревоженные рынды. Весельчаки, однако! У меня самого до сих пор болят бока от смеха.

— Садись за стол, проверь перо и начнём писать диктант, — киваю явно испуганному учителю на письменные принадлежности.

Он думал, что с ним будут обсуждать новую программу, которая сулит человеку немалые выгоды и упрочнение власти. Ведь это увеличение бюджета и штата учителей, которыми Никитка думал руководить. Только я расспросил Петю и особенно Ваню, придя в состояние полнейшего возмущения. Затем немного подумал, осознал свою вину и решил устроить экзамен, дав Зотову шанс.

— Прости, государь. А что писать будем? Указ какой или послание? Токмо я приказному языку не обучен, — спросил дьяк, и дрожащими руками проверил перо.

Это он намекает на канцелярский язык? Никто и не заставляет дьяка писать послание турецкому султану. У меня приготовлен гораздо более простой текст. Достаю известную всем христианам книжку, открываю на нужной странице и приказываю Зотову:

— Пиши! «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».

Дяденьку явно потряхивало, его лоб покрылся испариной, но он старательно выводил буквы.

Прочитав десяток цитат, я решил больше не мучить учителя, который находился в предобморочном состоянии. В смысле — мы закончили с грамматикой.

— Савва, дай Никитке напиться. А то он совсем квёлый, ещё свалится без чувств.