Сын старьевщика на голливудском Олимпе. Кирк Дуглас

Елена Мищенко Александр Штейнберг СЫН СТАРЬЕВЩИКА НА ГОЛЛИВУДСКОМ ОЛИМПЕ Кирк Дуглас (Kirk Douglas)

Он вышел на сцену к рукоплещущему залу, который приветствовал своего кумира стоя. Лишним было объявлять его имя: это был Спартак – легендарный КИРК ДУГЛАС.

Сколько раз он выходил на эту сцену, получая самые высокие награды, но тогда, в канун своего восьмидесятилетия, знаменитый Мастер получил самую престижную награду – премию Оскар за значительный вклад в искусство кино.

Шквалом налетели поздравления, объятия, цветы, а он спрашивал себя: «Ну что, Иссур, сын старьевщика – ты ожидал когда-нибудь такое?» Вот сидит его семья – четыре сына, их жены, дети, рядом с ним – его Анна, любимая «невеста», как он ее называет. «Видишь, Иссур, сын старьевщика, что тебе дала Америка, куда так не хотел ехать старый Гершел…»

* * *

«Я появился на этот свет в красивой золотой коробке, изукрашенной цветами и фруктами. Прямо с неба спускались золотые и серебряные нити, и я раскачивался в ней. Мама в это время выпекала халу для шабеса. Вдруг она услышала легкий стук в окно и, бросившись к нему, увидела ангела, который указал ей на золотую коробку. Мама, набросив теплый платок, выбежала во двор, и в снегу, в золотой коробке лежал прекрасный младенец. Он улыбался ей, шевеля ручонками. Это был я… Мама схватила меня, прижимая к груди, внесла в дом, завернула в теплое одеяло, отогрела. Вот история моего рождения. Я знаю, что это правда, потому что это рассказала моя мама.

Потом я спрашивал маму – что же случилось с золотой коробкой и с нарядными лентами – где же они? Но мама сказала, что так обрадовалась моему появлению, что совершенно об этом забыла. Наверное, ангелы забрали ее и понесли в ней других младенцев. Когда я слушал рассказ матери, я почему-то верил, что стану в жизни кем-нибудь очень важным. Ну, например, полицейским. Но пока я был – НИКТО».

46-Я ИГЛ СТРИТ

«Никто» – означало быть сыном еврея-иммигранта из России, быть сыном неграмотного и вечно пьяного Гершла Даниловича», – пишет в своей автобиографической книге Кирк Дуглас. С потрясающей откровенностью, подкупающей прямотой, Кирк рассказывает о своей жизни. «Во мне никогда не умирал еврейский мальчишка Изя, я всегда чувствовал его присутствие в своей душе», – пишет Кирк Дуглас.

…Вглядываемся в старинные фотографии. Вот отец – Гершел Данилович, большой сильный человек, настоящий еврейский богатырь. Его учили на портного, но невозможно представить иглу в этих руках, которыми он сгибал и разгибал лошадиные подковы. У себя в местечке он был балагулой-извозчиком. У него никогда не было сапог. Там, в далекой и холодной России, зимой он ходил в обмотках и в чем-то невообразимом, называя это «тулупом».

Мать будущего Кирка – Броня работала в булочной, выпекала халы. Отец уехал в Америку на два года раньше. Так делало большинство семей – мужчины отправлялись «на разведку», затем приезжала семья. Даниловичи мечтали о том, чтобы их дети родились в Америке, чтобы они никогда не знали слова «погром», не видели пьяных казаков с нагайками в руках, избивающих евреев.

Спустя два года после отъезда мужа, Броня приехала в Америку. Они поселились на окраине Нью-Йорка, в районе, который назывался Амстердам. У них родились дети – три девочки: Песя, Каля, Тамара и вот, наконец, в 1916-м году родился сын Иссур. Позднее появились еще девочки-близнецы, и, когда Броне было уже за сорок, родилась Рахиль.

Америка изменила все имена, поменяла и фамилию. Теперь Даниловичи стали Демские, Гершел-Гарри, Броня – Берта, Иссур – Изя. Семья была большой, нужно было зарабатывать деньги, кормить детей, и Гершел купил небольшую повозку, запряг в нее старую лошадь и стал старьевщиком, покупая за центы старые тряпки, ржавые куски металла, словом, всякий мусор, который выбрасывали за ненадобностью.

Игл-стрит, где жили Демские, находилась в одном из самых бедных районов города, а старьевщик, даже среди самых бедных, считался человеком малообеспеченным! Каждое утро Гершел запрягал свою клячу и с криком: «Тряпки! Беру все!» – объезжал свой район. Он никогда не работал полный день – всего лишь несколько утренних часов, а когда переваливало за полдень, отправлялся в салун. О, здесь он был в своей стихии. О нем ходили настоящие легенды: как он когда-то разметал семерых дюжих парней, как, выпивая полный стакан водки, раскусывал его и глотал стекла, как сгибал и разгибал металлические прутья.

«Я помню, – рассказывал Кирк, – как мама часто умоляла отца: «Герш, перестань пить, – Герш, детям нечего есть. Он сидел, огромный и молчаливый, и повторял: «нечего есть». Однажды он бросил на стол пятьдесят центов, мы сразу набросились на них, и наперебой стали кричать, что мы купим на эти деньги: «молока, хлеба, яиц», – каждый что-то фантазировал. Однако все фантазии тут же закончились, когда отец, забрав пятьдесят центов, хлопнул дверью и вышел из дома».