Сын скотьего Бога

Впереди лежали бескрайние степи. Словене шли на север, оставляя за спиной берега Понта Евксинского. На греческие монеты они выменивали у местных племен кумыс в сосудах, покрытых странной росписью. Шелонь тогда только-только стала женой Словена. Синее небо отражалось в ее глазах, и ослепительно сияло степное солнце, и пламенели весенние маки. Это было время безудержных молодых сил, которых хватало и на дневные многочасовые переходы, и на ночи любви под звездным пологом.

Одной такой ночью Шелони нестерпимо захотелось пить. Она вылезла из-под овечьей шкуры, которую делила со Словеном, и пошла к сосудам с молоком.

Ярко светили звезды над степью. Влажно блестели бока сосудов. Шелонь потянула к себе один, сняла с него крышку — и отпрянула.

Сосуд был пуст. А на дне его, свернувшись кольцами, лежала толстая серая змея. Капли молока скатывались с ее чешуи.

Скованная любопытством и страхом, Шелонь не могла оторвать глаз от желтоватых зрачков змеи. Род Шелони происходил от Змея, но ощущение этого родства за сотни, а может, и тысячи лет утратило остроту. И все-таки Шелонь ощутила некое родственное чувство. Она протянула руку и осторожно погладила змею по голове.

Змея поступила по-змеиному. Неуловимым движением она вонзила зубы в руку молодой женщины. И тут же отпрянула, оставив на руке едва заметный след от укуса. Шелонь в ужасе схватилась за запястье. А змея, словно выполнив важное дело, ртутной струей вылилась из сосуда и скрылась в сухой траве.

Странное дело: любой бы на месте Шелони начал бы бить тревогу, искать знахаря, потеть от страха. Но молодую княгиню словно парализовало. Ей не хотелось никому рассказывать. Вроде как пока она молчит, ничего и не случилось. Поэтому она забралась обратно под одеяло, прижавшись к Словену спина к спине, и лежала так до рассвета, жалея себя и баюкая ноющую руку.

А утром — другая странность. Рука оказалась совершенно здорова. Только две точки — след укуса — напоминали о ночном происшествии.

А еще этим утром Шелонь поняла, что ждет ребенка. Знахарка смогла это подтвердить лишь спустя пару месяцев, но Шелонь сразу почувствовала в себе перемены. Иным стал казаться вкус пищи, иначе читались краски…

Шелонь никому не говорила о змее. Она понятия не имела, откуда пошла эта сплетня о ней и боге-Змее, из-за которой она навсегда потеряла Словена. Уж она точно знала: отец ее ребенка — Словен. Но что-то вошло в ее плоть и кровь с укусом змеи. И это что-то передалось сыну.

Шелонь протянула руку. Змея сползла с идола, зашуршала по траве. Треугольная голова молниеносно ткнулась в протянутую ладонь. Шелонь слабо вскрикнула, от боли у нее сжалось сердце. Голова закружилась, а когда она пришла в себя, змеи уже не было.

Рука горела. Из раны сочилась кровь. Пошатываясь, дрожа от лихорадки, Шелонь подошла к идолу и с силой провела ладонью по животу Мокоши. На дереве остался кровавый след.

В это время в Новгороде каждую минуту вспыхивали новые пожары. Огненный смерч прорывался сквозь крыши, с треском рушились потолочные балки, в темном небе рассыпались искры.

— Альв убит!

Страшная новость ненадолго обескуражила наемников.

— Мар, теперь ты над нами главный, — заявили они племяннику Альва. Рукояткой вперед ему протянули дядин меч. Мар попятился.

— Но я не могу… я не знаю… Безымянные, — добавил он, оглядываясь. — Альв знал, откуда они и как с ними обращаться. А я не сумею.

Но деваться Мару было некуда, и он принял меч.

— Вперед, смелые русы! Победитель получает все! — неуверенно провозгласил он.

— А с этой что делать?

— С этой…

Мар оглянулся на Ильмерь. Она по-прежнему сидела на крыльце с видом полного равнодушия к своей участи. На мгновение в сердце молодого наемника шевельнулась жалость. Но русы жаждали крови.

— Ты умрешь, — заявил Мар. — И смерть твоя будет долгой.

— Зато твоя будет быстрой. Прочь от нее!

На крыльцо рушащегося терема вскочил Волх, встав между женщиной и наемниками. Ильмерь уставилась на него, как на ожившего мертвеца. Да так оно, наверно, и было.

Волх сам не знал, какая сила его подняла. Только что он умирал, его легкие корчились от ядовитого дыма. Мир уплывал. Впереди смутно маячила череда друзей, восходящих в Вырей. И Волх спешил присоединиться к ним. Ему ничуть не было страшно, даже интересно: что дальше? А затем мир вернулся — с гарью пожара и криками ожесточенной битвы. Это возвращение сначала огорчило Волха. Ему так понравилось ощущение, что все плохое уже позади. Но потом он вспомнил:

— Ильмерь!

Волх вскочил на ноги. Вокруг все горело и дымилось, не видно было ни своих ни чужих. Рядом лежал убитый дружинник, так и не выпустивший из рук меча. Мысленно извинившись перед товарищем, Волх подобрал оружие и бросился к хоромам.

Ильмерь была на крыльце, а вокруг — семеро русов. Да хоть семьдесят! Услышав, как этот белобрысый сопляк угрожает Ильмери смертью, Волх потерял голову. В такие минуты он был очень опасен. Русы шарахнулись от худенького юноши с редкой бородкой, который, казалось, сам превратился в разящий меч.