Сын шевалье

Смятенная душа короля тут же успокоилась. Предстояло, конечно, оправдаться в совершенном когда-то насилии. Но ведь это было так давно! Труднее было объяснить, почему он не позаботился о своем ребенке. Однако все могло быть исправлено. Еще не зная истины, он принял решение отыскать дитя Бланш. А для прелестной Бертиль он сделает в тысячу раз больше и с величайшей радостью! Его уже переполняла отцовская гордость этой цветущей юностью и этой идеальной красотой.

Украдкой любуясь грациозной девушкой, он укреплялся в решимости сторицей воздать за долгое забвение и говорил себе:

— Клянусь Святой пятницей! Это дитя станет украшением моего двора! Я дам ей великолепное приданое, выдам замуж за одного из моих друзей, мы никогда больше не расстанемся, и она будет счастлива, слово короля! Это станет хоть и запоздалым, но полным воздаянием за все пережитое! Она это заслужила.

Он сам пришел в умиление, представив себе сияющее будущее и щедроты, которыми осыплет ее. Раскрыв в порыве нежности объятия, он повторил восторженно:

— Дочь моя!

Ему казалось, что этого достаточно: сейчас она с радостью и благодарностью прильнет к его груди, назвав, в свою очередь, отцом.

Однако все произошло совершенно иначе.

К великому его удивлению, Бертиль даже не шелохнулась. Она лишь мягко покачала головой и с невыразимой печалью прошептала:

— Увы, у меня нет отца… и никогда не было!

Генрих посмотрел на нее пристально, стараясь понять, что таится за этой ослепившей его юной красотой.

Он был поражен чрезвычайной сдержанностью ее поведения, изумительным достоинством, сквозившим в каждом движении. Она смотрела на него глубоким взглядом, в котором угадывалась грусть, но не было благоговения — ни перед королевским величием, ни перед отцовской властью.

И ему стало понятно, что несчастья закалили характер этой девушки и сформировали зрелый не по возрасту разум. Ее нельзя было соблазнить высоким положением или богатством, и она не давала запутать себя хитроумными доводами. Он понял, что ему предстоит держать ответ перед суровым судьей, а надежда его, что девочка все простит и забудет ради счастья обрести отца, тем более коронованного, была совершенно напрасной.

Он хотел избежать тягостных объяснений за поцелуями и объятиями. Теперь ему пришлось не без горечи убедиться в своей ошибке.

Однако, будучи человеком по природе справедливым, он сказал себе, что она права, ибо действительно была им брошена. А ведь других своих незаконных детей он признавал вполне официально, об этом было известно всему королевству. Никакой власти над этой девушкой он не имел — ни как отец, ни даже как монарх, если учесть, при каких сомнительных обстоятельствах оказался в ее доме.

Итак, нужно было смириться с неизбежным. Он решил проявить терпение и снисходительность, попытаться смягчить ее добрыми словами и благожелательным отношением, оставляя, впрочем, за собой право распорядиться судьбой дочери, как подобает королю.

Желая показать, что понимает причину ее сдержанной холодности, он произнес тоном глубокого сочувствия:

— Вы много страдали, дитя мое?

Она ответила просто, без всякой язвительности:

— Я и в самом деле была очень несчастна, сир.

— По моей вине, я это знаю. Но не судите меня слишком уж строго. Позднее, дитя мое, вы поймете, что владыкам мира сего приходится жить не ради себя, а ради народов, вверенных их попечению. Не всегда могут они следовать велению своего сердца.

Она с живостью прервала его:

— Ваше Величество ошибается, слыша в словах моих укор. Мне никогда бы Не пришло в голову требовать хоть малейшего объяснения от короля, не говоря уж о том, чтобы осуждать его. Король повелевает всеми, отчитывается же только перед своей совестью. Прошу Ваше Величество поверить, что я этого не забывала и не забуду.

Генрих, никак не ожидавший подобных слов, был приятно удивлен. Словно камень свалился с его души, ибо тягостного разговора удалось все-таки избежать. Обретя привычное хорошее настроение, он вскочил с кресла и принялся широкими шагами расхаживать по молельне.

— Клянусь Святой пятницей! — воскликнул он с ликованием. — Прекрасно сказано, дитя мое! Вижу, ум ваш не уступает красоте… а это, знаете ли, немало! Но я не хочу, чтобы вы превзошли меня великодушием, и признаюсь, что поступил не лучшим образом по отношению к вам… Нет, не возражайте! Я желаю загладить свою вину. Отныне на мне лежит забота о вашем будущем. Я сделаю вас счастливейшей из женщин, и все прочие будут завидовать вам. Можете не сомневаться, любое ваше желание, если это в моей власти, будет исполнено!

Она произнесла очень серьезно:

— В таком случае, я осмелюсь испросить одну милость у короля, освобождая Его Величество от всех остальных обещаний.

— Говорите! — вскричал Генрих, радуясь, что она так легко согласилась принять от него дар. — Если это в моих силах, вы получите то, что хотите, слово дворянина!

Бертиль на секунду задумалась… Она не испытывала колебаний, а просто подыскивала для своей просьбы подходящие выражения.