Сын Сарбая

— Да, — сказал Дардаке, — только все равно мы не должны были смеяться.

— Ты первый начал. Фыркнул, и я тоже не удержалась. Знаешь, ты хорошо придумал насчет муравьев. Давай, чтобы нам поверили, насыплем в твой колпак муравьев и будем бросать через тундук[18]. Щекотно станет многим, а может быть, даже и самому дедушке. Так мы оправдаемся.

Но Дардаке не понравилась эта выдумка. Он был недоволен собой и стоял удрученный. Зейна ушла от него. Скоро и женщины стали расходиться — им надо было доить коров. А Дардаке все стоял, боясь зайти к старому Буйлашу.

В этот момент, облачившись в халат и надев на себя широкий тюбетей, Буйлаш вышел из юрты и, увидев Дардаке, улыбнулся ему как ни в чем не бывало.

— Ну-ка, подойди поближе, — позвал он Дардаке и стал щупать сухими пальцами опухоль под глазом. — Ой, сынок, не шути с таким делом! Возьми у меня лошадь и съезди к врачу. Говорят, ты со скалы свалился. Правда это?

— Я поскользнулся, а потом еще перевернулся, и большой камень догнал меня…

Старик подмигнул Дардаке:

— Можешь так и сказать доктору и сестрам-девушкам, хе-хе! В больнице я видел женщин, которые приходили с рассеченной щекой и с кровавыми ссадинами от побоев, но ни разу не слышал, чтобы хоть одна из них пожаловалась на мужа. Говорили, что кололи дрова и щепка отлетела, что в темноте ушиблись. Или вот так, как ты: обвиняют камни. Все равно им верят и оказывают помощь.

Дардаке смотрел выпучив глаза. Вот так-так! Значит, Буйлаш сразу угадал, что была драка!

— Ой, дедушка! — вскрикнул он. — Женщины уже кончают дойку, надо выгонять стадо.

— Вижу, вижу, что к доктору ты не хочешь ехать. Ну, да и не надо. Раны твои наружные, скоро заживут. — И старик уже было отпустил своего гостя, как вдруг что-то вспомнил. Взяв на кухне ведерко с прогоркшим старым маслом, он сунул в него палец и густо смазал опухоли и царапины Дардаке. — Бисмылла![19] — воскликнул он, подражая знахарям. — Это не моя рука, а рука самого святого лекаря Лукмана лечит тебя. Приходи и мажься каждый день. У доктора точно такого же цвета мазь, она очень хорошо помогает…

Дардаке мог бы сказать, что запыленное, испорченное масло не способно лечить, а сходство с мазью ничего не значит. Но он промолчал, принял наставления старшего как должное.

И надо ж так — будто в награду за терпение и почтительность, Буйлаш вынул из переметной сумки, что висела на стене юрты, обернутый в красивую разрисованную бумагу кусок душистого мыла:

— Это тебе в подарок! Ходи чистым. К чистому телу не пристают болячки…

В порыве благодарности парнишка чмокнул старика в щеку и пулей выскочил из юрты.

Выгнав коров на пастбище, он подошел к ручейку, снял с себя рубашку и, намылив руки, прежде всего хорошенько смыл следы масла. А потом разделся догола и весь вымылся мылом и мочалкой из сухой травы.

* * *

Не успел еще Дардаке обсохнуть на солнце, как вдруг увидел на противоположном холме стайку ребятишек из своего аила. С ними была Зейна. Узнав ее, он сразу же присел за кустом. Но она уже махала ему белой панамкой. Хорошо, что ручеек, у которого он купался, протекал в защищенном месте. Торопливо одевшись, Дардаке хотел было побежать к Зейне, но вовремя опомнился. Мало ли что. Она-то небось просто гуляет с малышами, а он на работе, пасет скот, занят серьезным делом.

— Дарда-аке! — кричала Зейна. — Прогони свое стадо!

— Чего?

— Прогони коров, малыши боятся перейти на ту сторону луга!

— Чего-чего?

— Прогони стадо!

Расстояние было невелико, он видел милое круглое лицо девочки, видел, что, говоря с ним, она даже и не смотрит на него, а подбрасывает и ловит небольшой мячик. Это его почему-то рассердило, и он грубовато-снисходительно пробасил:

— А что вам тут?

Зейна, продолжая играть мячиком, как ни в чем не бывало ответила:

— Мы собираем цветы в подарок дедушке Буйлашу.

Дардаке передернул плечами и отвернулся. Ему нравилась Зейна, он даже считал ее красивой и часто ловил себя на том, что подолгу на нее смотрит, любуясь смуглым личиком. У Зейны была стройная тонкая фигурка, и она не сутулилась, как другие, родившиеся в кыштаке. Отличалась Зейна и одеждой. На ней как влитая сидела бархатная жилетка; платьица, всегда чистые и хорошо выглаженные, казались новыми. Женщины часто говорили, что Зейна носит слишком короткие платья, да и мама ее, хоть и давно покинула город, не подчинялась деревенским правилам приличия и ходила с голыми икрами. В этом Дардаке плохого не видел. Но легкость и свобода, с которой Зейна говорила с мальчиками, а ее мама с мужчинами, коробила его. Он не осуждал их городские привычки, но и не мог их не замечать. А иногда ему казалось, что Зейна нарочно держится как-то уж слишком горделиво, показывая всем своим видом, что он ей не чета.

Зейна снова крикнула:

— Ну прогони же стадо! Сколько ждать?

Он презрительно ответил:

— Подумаешь, выдумки! — Он сделал рукой круг: — Можете во-от так пройти.