Сын Сарбая

Закир любил говорить с колхозниками, напуская на себя важность и в то же время как бы и по-товарищески. Вот и сейчас, как старый и старший друг, который хотел бы услышать сокровенную тайну, он взял Сарбая за руку и повел в сторонку. Далеко не повел, остановил шагах в пяти, но вроде бы разговаривал с ним один на один:

— Ну, Сарбай-ака, надеюсь, будешь откровенным? Как ты, считать умеешь?

— Можно сказать, что нет, — вздохнув, проговорил Сарбай.

— Ой-е! Так как же ты, не считая, пас овец?

— Плохо, плохо я пас овец, совсем плохо…

Председателю, видно, не часто приходилось слышать столь откровенные признания. Он пожал плечами, искоса посмотрел на Сарбая и повернулся к членам комиссии:

— Ничего не понимаю! Эх, Сарбай-ака, зачем хитришь? Притворяешься неразумным, неразвитым. Безграмотность в наше время никого не оправдывает. Члены комиссии видят сразу: падежа овец ты, слава создателю, избежал. Плохие овцы, но уцелели почти все… А теперь о другом. Слышишь, Сарбай-ака, о другом тебя спрошу. Не вздумай скрывать — все насквозь вижу! — Он приостановился и заговорил с пристрастностью обвинителя: — Как у тебя, Сарбай-ака, с падежом приплода? Ну-ка, ну-ка, выкладывай! — И, опять оглядев присутствующих, председатель впился глазами в лицо чабана.

Сарбай не мог не заметить издевки в тоне председателя, однако отвечал спокойно, и всем слышно было, что это спокойствие отчаяния:

— Большой падеж. Много-много подохло!

Закир даже руками развел: каково, мол, нахальство! Человек вроде бы даже хвастает своими потерями. Он опасался, наверно, что Сарбай начинает так, чтобы потом обвинить его.

Погрозив пальцем, председатель заговорил злобно:

— Наверно, обижаешься на меня? Нерадивые всегда на руководителей обижаются, но с обидой руководителя не хочет считаться никто… — И тут он начал кричать: — Вы… вы, пожалуйста, не упрямьтесь!.. И вы, пожалуйста, будьте серьезны! Ни государству, ни колхозу ваши шутки не нужны!..

— Очень, очень большой падеж! — громко, будто кающийся на миру грешник, повторял Сарбай. — Если не веришь, вон там яма, открой и посмотри! — Он протянул короткопалую, заскорузлую руку в ту сторону, где под плоским камнем были захоронены погибшие ягнята.

Показал и отвернулся, и рука его повисла, и он сам весь обмяк, опустив голову на грудь.

Закир, подавив вспыхнувший было в нем гнев, с деланным спокойствием обратился к членам комиссии:

— Идите смотрите, считайте!

Неуклюже шагая, Сарбай повел людей к яме. Зоотехник, ветврач и учетчик поплелись за ним, но тут вдруг однорукий Садык бегом обошел их и остановил:

— Э, погодите! — Он подозвал к себе Дардаке. — Слушай-ка, солдат… Твой отец говорит что-то не то. Сколько приплода вы получили?

Дардаке отвечал еще глупее, чем отец:

— Не знаю.

Садык удивленно растопырил пальцы единственной руки.

— Как же так?.. Слушай, солдат, разве у нас такой был уговор? Ты что обещал?..

Дардаке не знал, куда спрятать лицо, он даже голову наклонил, чтобы не видеть сверлящего взгляда заведующего фермой.

— Где тетрадь, где карандаш? — продолжал Садык. — Потерял? Бросил?

Дардаке наклонился и вытащил из-за широкого голенища растрепанную тетрадь:

— Вот.

Садык, удивляя Дардаке ловкостью, раскрыл тетрадь на согнутом колене и, увидев запись на первой странице, широко улыбнулся. Но, перелистав еще несколько страниц, посмотрел с печалью и грустью:

— Эх, а я-то на тебя надеялся!.. Значит, и ты не можешь сказать, в каком состоянии стадо?

— Могу!

Садык рассердился:

— Ну, брат, и путаник ты — то не можешь, то можешь. Арифметику, что ли, забыл? Сколько рождалось в день? Сколько сейчас ходит в отаре? Вот у тебя маток четыреста семьдесят девять. Сколько из них оягнилось? Количество ягнят достигает двухсот?

Дардаке почему-то рассмешил этот поток вопросов. Видно, Садык-ака не был никогда учителем. А может, нарочно так спрашивает, чтобы труднее было ответить?

— Ну, что молчишь? Что сопишь? Двести ягнят есть? — Садык подбадривал его взглядом. — Говори же, говори!

— Больше.

— Триста?

— Еще больше.

— До четырехсот дойдет?

— Будет больше… Четыреста шестьдесят девять.

И тут с силой хлопнул кнутом по своему кожаному пальто усатый Закир:

— Эй, парень, ты что, смеешься над нами? Только что говорил — не знаешь, какой приплод…

— Не знаю! — простодушно глядя в глаза разъяренному председателю, ответил Дардаке.

— Как так?

— Приплод — все ягнята, правда? Мы мертвых и погибших не успевали считать, не было времени. А живых и здоровых четыреста шестьдесят девять!

И тут вдруг все разом заговорили, стали переглядываться, смеяться, даже хохотать. Что такое случилось? И сердитый председатель расплылся в улыбке, положил руку на плечо Сарбаю: