Сын Сарбая

Парнишка и раньше знал кое-что о Садыке — виделся с ним, а как-то даже поговорил… Известно было, что на войне этот парень отличился. Осколок снаряда раздробил ему плечо, а он не потерял сознание, собрал все силы и левой рукой швырнул под гусеницу вражеского танка связку гранат… Рассказывают, что и теперь Садык, хоть и осталась у него одна рука, очень сильный человек. Это похоже на правду. Разве мог бы кто-нибудь, кроме батыра, привезти в одиночку такой груз по недавно разведанному пути!

Садык проворно спешился и принялся распаковывать груз, раздергивая зубами узлы веревок. Дардаке подбежал, чтобы ему помочь, но, правду сказать, больше суетился. Он глаз не спускал с Садыка. Появилось острое желание подойти к нему, подержаться за его засаленный стеганый кемсел[28], поправить сбившуюся серую солдатскую шапку, прижаться к его суровому, загоревшему на морозе узкому лицу. Дардаке хотелось правый рукав его кемсела, который болтался и мешал, заткнуть за пояс.

Но больше всего ему хотелось пожать его твердую левую руку.

Видно, Садык заметил, как радостно суетился возле него подросток. Он вынул из-за голенища широкого войлочного чоко[29] связку газет.

— На, братец Дардаш, почитаешь отцу с матерью. — Он бросил связку, и Дардаке обрадовался, что ему удалось поймать на лету.

Садык улыбнулся, оценив ловкость парнишки, и похлопал его по плечу. Ох и рука же у него — как чугунная! Из-за другого голенища Садык достал толстую клеенчатую тетрадь, из нагрудного кармашка — новый, отточенный карандаш:

— А это тебе! Возьми и записывай, когда и какая овца принесла ягнят. Одного или двойню… а бывает ведь и тройня.

Заметив, что парнишка с проворством борзой хватает на лету все, что ни кидает он ему, заметив, как он вспыхнул от радости и молча исподлобья любуется им, Садык, крепко обняв парня, приподнял его и крутанул:

— Ого, солдат, весишь ты немало! Так почему же не хочешь исполнять мои приказания? Почему не отвечаешь? А, солдат?

Слово «солдат» Садык произносил ласково и любовно, вкладывая в него какие-то свои фронтовые чувства.

— Садык-байке[30], — с трудом преодолевая робость, сказал Дардаке, — я буду… я исполню все ваши приказания.

— Давай, в таком случае, пожмем друг другу руки в присутствии отца и матери. Эгей, Сарбай-ака, Салима-джене, вы свидетели! — Садык чуть повысил голос и, потряхивая руку неуклюже прильнувшего к нему паренька, сжал ее так, что хрустнули кости. — Теперь я твой командир, а ты мой солдат. Будешь беспрекословно выполнять распоряжения? Стараться будешь? А, Дардаке?

— Идет! — ответил парнишка и тоже пожал руку гостю.

Он мог бы сжать сильно, гораздо сильнее, но ему почему-то казалось, что человек, у которого только одна рука, да еще левая, боль ощущает острее, чем здоровый.

— Вот, — говорил Садык, показывая на огромного, как буйвол, черного приземистого вола, а потом на серую лошадку, — вам теперь придется перекочевывать. Эти вьючные животные останутся здесь. Вам, вам останутся! И пусть хоть сам председатель потребует — не отдавайте. Никому не отдавайте!

В этом твердом напутствии тоже чувствовалось, что Садык отныне берет на себя заботу о них и старается внушить им — не только Дардаке, но и Сарбаю — чувство уверенности.

— Каждому чабану полагаются одна лошадь и один вол. Я для вас отобрал этих неприхотливых и выносливых животных — они вам хорошо послужат.

Всей семьей провожали Садыка до поворота ущелья. Махали на прощание. Но как только приезжий скрылся, Дардаке молниеносно подбежал к лошади. Вскочив на нее, он пустился галопом по большому кругу. Отец с матерью, не сводя глаз, следили за ним.

* * *

Дардаке сделал один круг, второй, третий. Он, казалось, ошалел от восторга, совсем забыл, где находится.

Салима уже не улыбалась. Повернувшись к мужу и поблескивая глазами, резким голосом сказала:

— Сын вложил ногу в стремя — значит, стал джигитом? Взрослым стал?

Понимая, что Салима неспроста взяла этот тон, Сарбай спокойно отвечал:

— Хочешь знать, жена, — Садык дал эту лошадь твоему сыну. Разве не помнишь, что нам обещан был только вол? Мальчик понравился начальнику. Кажется, у этого потомка униженных доля будет получше, чем у прадеда, у деда и у меня. О творец! — Сарбай поднял лицо к небу. — Сделай так! Пусть сын мой нравится начальникам и успевает в жизни!

Но Салима, видно, по-своему понимала жизнь. Подбоченившись, она пронзительным голосом закричала:

— Какой позор отдавать сыну лошадь, когда есть у него уважаемый отец! Ты, ты должен важно восседать на коне! Конь тебе подходит. Неужели взгромоздишься на вола, а сыну подведешь коня?!

Сарбай взял жену за рукав и, хотя поле всюду было ровным и одинаковым, отвел ее на несколько шагов и доверительным голосом проговорил, как бы поверяя ей мудрость, достойную только немногих избранных:

— Ой, байбиче![31] Слушай, слушай. Повторю тебе изречение Лукмaна.

И старик запел дребезжащим голосом: