Анита прибыла вскоре после Оскара, следующим автобусом. Недалеко от перекрестка, где шоссе сворачивало к Гнилушам, она заметила одинокого прохожего, который тяжело ступал по занесенной дороге, согнувшись под своей ношей. Темнота и падающий густыми хлопьями снег не позволяли яснее разглядеть очертания его фигуры.
Услышав позади звон бубенцов, Оскар подвинулся к краю дороги. Ноги его увязли в снегу почти до колен. Он стоял, обернувшись лицом к лесу. Лошадь, заметив темный предмет, перешла на шаг, стараясь протащить сани по другому краю дороги. Вдруг Оскар услышал за спиной голос своей жены.
— Папа, — негромко сказала она, — давай подвезем его, места у нас хватит.
— Кто его знает, что это за человек, — ответил Бангер. — Вдруг кто-нибудь из гнилушан, тогда ему надо сворачивать на шоссе. Ну, шевелись, шевелись, Машка!
Взмахнув кнутом, он промчался мимо Оскара, и скоро сани исчезли в снежной мгле. Оскар снова вышел на дорогу, стараясь ступать по свежему следу полозьев. Теперь идти стало легче. Он и сам не мог объяснить, почему не остановил тестя. Ну, ничего. Ему даже хотелось побыть еще некоторое время в одиночестве — еще не вполне сошел с него хмель от крепкого коньяка, выпитого у брата.
Было совсем темно, когда Оскар подошел к дому. Он был заперт, в окнах не было света. Оскар постучался в дверь, обошел дом кругом, стукнул в одну-другую ставню, но никто не отозвался. Никаких следов во дворе тоже не было приметно, все занесло снегом, тропинка к колодцу не расчищалась, видимо, несколько дней. Перед сараем нанесло высокий сугроб. Оскар нашел лопату и расчистил снег, чтобы можно было открыть дверь. Оставив мешок в сарае, он пошел к Бангерам.
Семью лавочника он застал за чаем. Анита держала на руках Эдзита, который после продолжительной разлуки с матерью не знал, как и приласкаться к ней. Анита привезла ему деревянную лошадку и губную гармошку, в которую малыш оглушительно дудел, заливаясь от удовольствия смехом и заставляя улыбаться взрослых. Маме теперь пришлось рассказать, что она делала в Риге, какой там дядя доктор и как гудят на улице автомобили. Когда вошел Оскар, веселые голоса сразу умолкли.
Первым пришел в себя Бангер.
— Скажите пожалуйста, да это же наш курземец вернулся!
В его восклицании было больше удивления, чем радости.
— Да, приехал… — вяло ответил Оскар. Взгляд у него был усталый, тупой, как у пьяного. Поздоровавшись со всеми, он присел к окну. И то, что Оскар так тяжело опустился на стул, будто не владея телом, еще больше уверило окружающих в том, что он пьян.
Малыш высвободился из рук матери и подошел к отцу. А папа привез гостинец? Вот это — лошадка, а это — губная гармошка, это купила мама… Нет, отец ему ничего не привез, он приехал с пустыми руками и — никто только этого не заметил — с пустым сердцем. Остальные продолжали пить горячий чай с вареньем — ведь так приятно было погреться после долгого зимнего пути. Бангер изредка обращался к зятю с вопросами: как работалось в Курземе, на всех ли озерах порыбачили.
— Нет, половить еще есть где, — ответил Оскар, опустив глаза и сковыривая с голенища сапога присохшую смолу.
— Почему же вы там не остались?
— Другие остались.
— Ты, значит, один приехал? Наверное, дела были в Риге, рыбу отвозил Гарозе?
— Нет, я приехал совсем. Назад больше не поеду.
Наступило молчание. Оторопевший Бангер старательно прожевывал хлеб с маслом. У мадам нашлись дела в кухне, она вышла и не показывалась долгое время.
Анита вдруг засуетилась:
— Оскар, да присаживайся же к столу, ты, верно, проголодался и замерз в дороге. Я налью тебе чаю.
До этой минуты никто не подумал позаботиться о нем. А она все-таки вспомнила. Оскара так редко баловала жизнь, что даже этот ничтожный знак внимания растрогал его. Что-то сжало ему горло, и он вынужден был отвернуться и посмотреть на оленьи рога, висевшие на стене, чтобы другие не заметили влажного блеска в его глазах. Если бы не Бангер, он бы подошел к Аните, сказал бы ей что-нибудь ласковое.
— Мама, подложи немного варенья! — крикнула Анита, подойдя к двери. — Оскар еще не ужинал.
— И верно, — отозвалась мадам. — А нам и в голову не пришло, что он ничего не ел.
Понемногу и Оскар вступил в общий разговор. Только сейчас домашние узнали, в каком состоянии он вернулся, — один, без товарищей, с порванными сетями, рассорившись с Гарозой. Ничего удивительного, что он походил на пьяного. Анита еще ни разу не видела его измученным до такой степени, и все же никогда он не казался ей таким живучим, полным трагической выносливости. Он походил на искалеченное бурей дерево: оно клонится под напором бури, но к земле пригнуть его нельзя — снова и снова подымается ввысь оголенная вершина. Молча, пристально следила Анита за Оскаром.
— Не пора ли домой? — обратился к ней Оскар, покончив с ужином.
— Куда же вы на ночь глядя! — забеспокоилась вошедшая в комнату мадам. — Оставайтесь здесь. У вас в доме холодище, как в погребе.
— Я ведь и сама только что приехала, — тихо добавила Анита. — Но если тебе так хочется уйти, можно будет протопить печь.
— Да, я думаю, нам лучше уйти.