Нам было так уютно, — жаловалась мне Хилари сегодня днем, — мы разговорились по душам, так надо же, пожаловал мужчина и все испортил. Пожаловал мужчина! Прадедушка Хилари ударил ее прабабушку кочергой и убил ее. На глазах у бабушки Хилари. Это было событие — огромный камень обрушился в реку времени и разделил ее на несколько ручейков. Чтобы такое событие стерлось из памяти, выветрилось, нужно не одно поколение. Пожаловал мужчина! У бабушки было десять детей, и она не хотела одиннадцатого; если бы их было девять, Хилари никогда бы не явилась на свет.
Мы рассматривали этот вопрос со всех сторон, у нас на Уинкастер-роу, и укоризненно качали головами, спрашивая себя, не следует ли нам хотеть, чтобы нас вообще не было на свете, раз наше бытие зиждется на грехе, и горе, и многих других вещах, которые мы уничтожили бы, если бы могли.
— Сиди спокойно, Оливер, и слушай, — сказала Дженифер, — только не садись слишком близко, чтобы мы не подхватили твой насморк.
— Это аллергический насморк, — сказал Оливер, — он не заразный. О чем пойдет речь?
— Майина фантазия о Хомере и Изабел из третьего номера, — сказала Хоуп.
— Да, одно время ходили слухи, — заметил Оливер, — что отец ребенка вовсе не Хомер, а Дэнди Айвел.
— Майя, — удивленно сказала Хоуп. — Это же
— Правда, — ответила я.
27
Доктор Грегори велел Изабел лечь на блестящую кожаную кушетку. Внизу, на Харли-стрит, сплошным потоком шли машины. Ей больше нравилась его квартира на Сент-Джон-вуд. Там ее невропатия была даже приятна, придавала ей интерес в собственных глазах; здесь, по ассоциации, она чувствовала себя пациенткой, нуждающейся в лечении.
— Я бы предпочла сидеть, — сказала она. — Для чего мне ложиться? Это символизирует мое подчинение?
— Почему вы не хотите лечь? — У доктора Грегори было обыкновение отвечать на вопрос вопросом.
Его кресло стояло у изголовья кушетки, так что она не видела его.
— Вы можете на меня напасть.
— Вы всегда боитесь, что на вас нападут?
— Да.
— Я лично или кто угодно?
— Кто угодно. Что это значит? Что меня мучит чувство вины?
— А оно вас мучит?
— Да.
— Почему?
— Потому что я совершила прелюбодеяние. Это слово звучит слишком мелодраматично? Простите. Его обычно употребляла моя мать, говоря об отце. Твой отец? О, он совершил прелюбодеяние. Словно тем самым он превратился в ничто, в фикцию.
— И теперь вы ощущаете себя фикцией?
— Нет. Я довольна тем, что я сделала.
— Почему вам так срочно понадобилось повидаться со мной? Мне можно звонить только в последние десять минут каждого часа. По-моему, я вам уже говорил об этом.
— Потому что происходит что-то неладное, и я не могу доискаться что. Я не чувствую себя дома в своем доме, я не чувствую Хомера своим мужем.
— Но Джейсона вы чувствуете своим сыном?
— Своим и Дэнди.
В голосе доктора Грегори была улыбка.
— Вы думаете, я все это придумала? — Изабел рассердилась.
— Я думаю, что пока мы не провели еще несколько сеансов, вам следует вести более тихую жизнь. Если у вас возникли фантазии насчет того, кто отец вашего сына, держите их при себе. И держитесь подальше от постелей ваших коллег, если это вам не очень трудно. Не доверяйте своему чувству, будто вы всемогущи — что именно вам суждено спасти мир. Это не так. Психотерапия всколыхивает в человеке множество вещей. В этом ее задача. У невропатов — эмоции и защитные реакции размещены неправильно, как нарушенный узор на выложенном плиткой полу. Плитку надо снять с места, пересортировать, расположить по-новому, чтобы получился правильный узор. Но пока плитка стоит дыбом, ступать следует поосторожней. В этом весь фокус. Похоже, что вы надели огромные сапоги и топали здесь довольно неуклюже, миссис Раст, да еще давали по пути пинка там и сям.
Некоторое время Изабел молчала.
Доктор Грегори тоже.
— Понятно, — наконец сказала она. — Начать с того, что у меня никогда не было настоящего дома, поэтому я теперь думаю, что я не имею на него прав. У меня никогда не было отца, поэтому какая-то часть меня считает, что мне лучше обойтись и без мужа. Вот почему оба они кажутся мне нереальными. Подсознательно я стараюсь избавиться от Хомера. У меня к нему двойственное отношение. Какая-то часть меня чувствует, что я слишком хороша для него, и я пытаюсь его отвергнуть. Я не хочу, чтобы он был отцом Джейсона. Все во мне восстает против этого. Вот я и придумала эту историю про Дэнди. То, что я ее помню, вовсе не значит, что это было на самом деле. Я лежу на кушетке в кабинете психиатра на Харли-стрит, и я совсем-совсем безумна.
— «Безумна», пожалуй, слишком сильное слово, — любезно сказал доктор Грегори.