Сын пирата

В ожидании знаменательного момента Пьер по просьбе Эжена обратился к иезуитам с просьбой обвенчать молодых людей в один из ближайших воскресных дней. - Дорогой друг, - ответил отец Вове, теребя четки дорогой работы, - этого никак нельзя совершить. - Что вам мешает, отец Вове? - в голосе Пьера послышались тревожные нотки, а лицо отца Бове расплылось в радостной улыбке. - Девушка, как я знаю, не приняла нашей Христовой веры. Как же в таком случае можно совершить таинство венчания? Нет, мой друг, такого совершить я, да и всякий иной служитель церкви, не взялся бы. Это большой грех. - Стало быть, вначале надо привести девушку в лоно католической церкви? - Вы очень правильно поняли, мой друг. Именно так. И поспешите, а то скоро наступает Великий пост, и тогда придется ждать еще долгое время. Такая новость огорчила Эжена. Сиро же восприняла это легко и даже со смехом. - Чего ты веселишься, моя прелесть? Впору плакать. -Зачем же, мой милый? Если ваша церковь не может обвенчать нас по своим обычаям, то наша, я думаю, на это пойдет. Я сегодня же поговорю с нашими священниками. Уверена, что от них отказа я не получу, мой дорогой. Однако Эжен был так раздосадован, что не мог скрыть этого. Он в раздражении спросил: - Но, Сиро, почему бы тебе не принять нашу веру? Это решило бы все наши затруднения. - Но зачем, милый? Мы и так прекрасно ладим, оставаясь каждый при своей вере. Давай поступим, как я говорю. Это проще и быстрее. Эжен замкнулся в себе, переживая недоразумения и препятствия, возникшие из-за такой безделицы. С неделю он обдумывал свое решение, в то время как Сиро быстро получила разрешение на брак с католиком. Буддийские священники не видели в этом большого греха, раз любовь уже соединяла молодые сердца. После долгих и мучительных колебаний Эжен все же решил обвенчаться по местным обычаям. Пьер не стал противиться этому, лишь заметил: - Не разозлим ли мы этим наших иезуитов, сынок? С ними лучше не связываться. Они опасны, способны задумать какие-нибудь козни. - Что они нам могут сделать, па! Совершим таинство, и пусть эти святоши грызут собственные пятки. Мне наплевать! - В таком случае можешь готовиться к свадьбе, я не возражаю. И вот Эжен, одуревший от необычного, шумного и многолюдного торжества, стал мужем знатной дамы. Она гордо выступала с высокой прической, в великолепной юбке-лоунджи и не менее блистательной блузке-эйнджи. На ногах легкие сандалии, расшитые жемчугом и цветными нитками, голова усыпана цветами. Сиро походила на ангелочка, каких рисуют в Европе и продают на рынках. Улыбка не сходила с ее лица, выбеленного по местным обычаям. Оглушительный оркестр гремел под ритм большого круглого гонга, внутри которого сидел музыкант и колотил палочками по нескольким меньшим гонгам. Арфа и цимбалы мягко вели мелодию, а флейты, дудочки и ксилофоны-наталы вторили им. И все покрывал треск бамбуковых трещоток-ози. А после захода солнца началось представление - пве. Бродячие артисты с виртуозностью и азартом людей, искренне любящих свое ремесло, развлекали толпы народа, и так продолжалось почти всю ночь. Лишь под утро молодых оставили наедине, где они, усталые, измученные, но счастливые, предались наконец тому единственному, что делает людей по-настоящему супругами. Эжен почти не выходил из дому, наслаждаясь новыми обязанностями мужа молодой прекрасной жены. Сиро тут же изменила свои прежние привычки. А у Эжена это вызывало улыбку, и он часто говорил: - Милая, я теперь что же, и тела твоего не увижу больше? Ты совершенно перестала при мне раздеваться. С чего бы это? - Дорогой, я должна теперь следить за собой. Мы стали мужем и женой, и теперь у меня много новых забот и обязанностей. Голое тело оскорбляет наших духов-натов, милый. У нас даже купаются в одежде, разве ты не видел? - Видел, по думал, что это от стыдливости и потому еще, что происходит на улице. - Вовсе нет. Это боязнь оскорбить духов-натов. - Мне не нравится этот обычай, любимая. Давай отменим его хотя бы в нашей спальне, а? - Только не очень часто будем отменять, - засмеялась Сиро.